Август Дерлет - Тварь у порога [Сборник рассказов ужасов]

Как я уже писал, все эти дикие сновидения отнюдь не сразу приобрели свою устрашающую отчетливость. Более того, если разобраться, то некоторым людям грезились подчас и более жуткие вещи — картины, словно немыслимым образом сложенные из несочетающихся друг с другом фрагментов повседневной жизни, зарисовок, прочитанных или услышанных сюжетов, сплетенных по невообразимой фантазии сна в самые невообразимые сюжеты.

Некоторое время я воспринимал все эти видения как нечто вполне естественное, хотя в прошлом отнюдь не замечал, чтобы мне снились какие-то особенно экстравагантные сны. Я подозревал, что многие из этих аномальных видений имели под собой самые что ни на есть банальные причины, причем настолько разнообразные, что их невозможно даже перечислить; в других явно отражалось содержание прочитанных мною некогда книг, в том числе и тех, где описывалась растительность, покрывавшая нашу планету около ста пятидесяти миллионов лет назад — в пермский и триасовый периоды.

Через несколько месяцев, однако, во всех этих картинах со все нарастающей силой стал проступать элемент кошмара. При этом мои сны стали более походить на некие псевдовоспоминания, сопровождающиеся усиливающимися расстройствами абстрактною характера — ощущением блокирования памяти, странными временными сдвигами, выматывающим душу осознанием былого вмешательства в мои поступки «побочной» личности, а позднее и необъяснимым отвращением, которое я стал питать к своему собственному телу и личности в целом.

По мере того как в сновидения стали проникать более конкретные детали, их кошмарность возросла тысячекратно, и к октябрю 1915 года я понял, что надо что-то делать. Именно тогда я приступил к интенсивному изучению аналогичных случаев амнезии и последовавших за нею видений, поскольку чувствовал, что смогу таким путем хотя бы попытаться прояснить сущность своей проблемы и очистить ее от гнетущих эмоциональных наслоений.

Однако, как я уже отмечал, результат поначалу оказался прямо противоположным. Меня крайне встревожило то обстоятельство, что мои сны едва ли не дублировали видения других людей, тем более, что в некоторых случаях речь шла об очень давних свидетельствах, полностью исключавших возможность наличия у пациентов каких-либо познаний в области геологии, и уж конечно по части ландшафтов доисторических времен.

Более того, во многих отмеченных мною случаях появлялись поистине потрясающие детали, связанные с видениями массивных зданий, громадных садов и тому подобного. Разумеется, детали были крайне размыты и малоопределенны, но то, на что намекали или о чем прямо утверждали некоторые мои «коллеги по несчастью», определенно имело привкус безумия или явной инфернальности. Хуже всего было то, что мои собственные псевдовоспоминания словно распахнули двери перед еще более дикими видениями грядущих откровений. И все же, даже несмотря на подобные эксцессы, большинство врачей находило мои исследования вполне приемлемыми и даже целесообразными.

Я достаточно систематично занимался дальнейшим самообразованием. В 1917–1918 годах я прослушал спецкурс психологии в своем родном Мискатонском университете, а параллельно, с завидным постоянством изучал труды по медицине, истории и антропологии. Наряду с этим я активно посещал самые отдаленные библиотеки и в конце концов добрался даже до так называемого запретного знания, поскольку, как мне сообщили очевидцы моею поведения во время болезни, именно к нему моя «побочная» личность проявляла особо повышенный интерес.

Я повторно просмотрел книги, которые уже держал — сам того не подозревая — в своих руках в период заболевания, и меня крайне встревожило то обстоятельство, что на их полях явно моей рукой были сделаны многочисленные пометки и даже поправки к отдельным фразам и ид соматическим выражениям, которые при повторном просмотре представлялись мне начисто лишенными какого-либо смысла.

Подобные ремарки, как правило, делались на языке соответствующей книги, причем было заметно, что автор их свободно владел всеми этими языками, разве что в некоторых его замечаниях ощущался некоторый академизм. Между тем одна из пометок, сделанная на полях упоминавшейся выше книги фон Юнзта, была совершенно иного рода. Она состояла из странных извилистых иероглифов, исполненных теми же чернилами, что и надписи по-немецки, но при этом не имела ни малейшего сходства с человеческой письменностью. Эти закорючки более походили на те надписи, которые я постоянно встречал в своих сновидениях, и смысл которых, как мне иногда казалось, я знал или вот-вот должен был вспомнить.

В довершение моего крайнего замешательства библиотекари в один голос уверяли меня, что если основываться на их учетах и записях в книжных формулярах, то сделать эти пометки и поправки мог только я — находясь, как я полагал, под контролем своей «побочной» личности. И это несмотря на то, что я никогда не знал трех из использованных автором пометок языков!

Собирая воедино разбросанные фрагменты старинных и современных, антропологических и медицинских сообщений и публикаций, я обнаружил едва уловимую последовательность и даже некоторую логическую взаимосвязь между некоторыми древними мифами и моими галлюцинациями, что окончательно сбивало меня с толку. И лишь одна деталь отчасти приносила успокоение — то, что все эти мифы имели чуть ли не доисторическое происхождение. И все же следовало признать, что я и понятия не имел, каким образом столь подробные описания палеозойских или мезозойских ландшафтов проникли в примитивные легенды древнего человека. Однако образы эти существовали, а следовательно имелась и возможность для возникновения соответствующих галлюцинаций.

Постепенно я стал приходить к выводу о том, что под воздействием амнезии у больного формировался общий сюжет мифологической картины, который в дальнейшем нередко приукрашивался каждым конкретным индивидуумом, привносившим в свои псевдовоспоминания все новые и более причудливые краски. Как показали мои дальнейшие поиски, я и сам в период заболевания читал и слышал едва ли не все подобные древние истории. Не было ли поэтому столь же естественно предположить, что и мои собственные последующие сновидения также стали формироваться и окрашиваться под воздействием того, что моя память тайным образом сохранила с времен господства «побочной» личности?

Некоторые из мифов имели значительное сходство с другими туманными легендами доисторического периода, особенно индуистскими сказаниями, содержащими упоминания о поразительных временных перестановках, что является составной частью учения современных теософов. В частности, примитивный миф и современное верование сходились в том, что человечество является одним — и, возможно, наименее развитым — из высших и доминирующих рас, некогда населявших землю за всю долгую и во многом неизвестную историю ее существования. Согласно их утверждениям, невообразимые существа вознесли к небу свои небывалой высоты башни и постигли сокровенные тайны природы еще задолго до того как триста миллионов лет назад на поверхность суши из горячего моря выползло первое земноводное.