Соня Фрейм - Не потревожим зла

Она невольно вжалась в кресло.

«Неужели и я тоже?» — со смятением пронеслось в ее голове.

Он просто наклонился, но этого было достаточно, чтобы Алиса на миг ощутила все то, что испытывает та же Оля. Девочки всегда будут проседать от таких взглядов. Это как законы Дарвина. Грубая физиология и насмешка природы над доводами разума.

Люк продолжал ухмыляться, а полумрак, царящий вокруг, делал ситуацию еще более неоднозначной.

— А что… ты хочешь заняться со мной сексом? — Его голос, словно змейка, закрался в сознание Алисы, и в этот момент наваждение спало.

Но теперь она знала, что происходит со всеми этими девочками. Это был невольный мгновенный акт приобщения.

— Хочешь, хочешь. Я умею понимать такие вещи.

Алиса улыбнулась и мягко оттолкнула его от себя. Он был пьяноват и просто утек обратно в свое кресло.

— Мне кажется, ты не спрашиваешь, хотят быть с тобой или нет. Ты просто берешь, как корзинку в супермаркете.

— Нет, мне просто дают эту корзинку, — недвусмысленно ответил Люк. — А я никогда не отказываюсь.

Он закинул ногу на ногу, то ли умышленно, то ли случайно скопировав ее позу, и безо всякого смущения заявил:

— Я еще не встречал таких девушек, как ты. Ты милая, но по-своему. Хотя сначала кажешься замороженной, как полуфабрикаты. Я думал, тебя из монастыря заслали.

Разговор разваливался на ходу, и в комнате начинало витать напряжение, которому не было названия. На этом месте действительно либо занимаются сексом, либо расходятся.

Она встала и направилась к выходу.

— Спасибо за интересный вечер, Люк. Меня завтра ждет работа, не хочу от недосыпа упасть лицом в чьи-то внутренности.

Он не стал ее ни задерживать, ни даже провожать.

— Ну, пока, — лишь донеслось ей в спину.

Перед выходом Алиса обернулась и увидела, как в темноте снова сверкнула его улыбка.

Колдовство какое-то.

Она спустилась по лестнице. В доме, кажется, больше никого не осталось и дух человеческой жизни постепенно растворялся в пустоте коридоров особняка.

Стоило ей только выйти на крыльцо, как ее накрыло косыми плетьми дождя.

И никакого лимузина и провожатых.

Он даже не предложил ей зонтик.

Алиса натянула на голову капюшон свитера и быстро пошла к остановке, оставляя позади унылый особняк и того, кто жил в его вечной тьме.

Они с Люком повстречались не в реальности, а где-то на обочине времени. За ним брело одиночество, а за ней — Якоб. Каждый бежал от своих привидений, но в этот вечер они впервые ненадолго избавились от своих демонов.

Дэвид улыбался как ребенок, разглядывая фигуры на доске. Танатос тоже улыбался, но его улыбка была тусклее, будто припорошена пылью. Они походили на родителей, наблюдающих за первыми шагами своего чада. В некотором роде они ими и были.

— Прекрасно, просто здорово, — пробормотал Дэвид. — Давно я не видел ничего лучше.

— Как думаешь, они встретятся вновь? — лукаво спросил Танатос, поднимая на него любопытный взгляд.

В глазах Дэвида вспыхнуло таинственное озарение. Он словно открыл в расстановке фигур какую-то истину бытия.

— Конечно они встретятся. — Он слегка повел пальцами по краю доски. — Да ты и сам это знаешь.

Танатос всматривался в замершую черную королеву, которая пока не сделала ни шага. Но это только на первый взгляд. Он-то знал, что королева прошла расстояние куда большее, чем эта доска. Но время так просто не увидишь. Время — не для глаз.

— Люк и Алиса — два осколка целого, — заметил Дэвид, — или две блуждающие звезды в космосе, между которыми началось гравитационное взаимодействие.

— Все, во что веришь, ты рассматриваешь как звезды, — покачал головой Танатос.

В этом был весь Дэвид — сумасшедший идеалист как при жизни, так и в смерти.

— Да, я верю в них.

— А я не верю. Я знаю.

Призрачная улыбка Танатоса окончательно погасла, словно ее и не было.

— Что же ты знаешь?

— Что Алиса не звезда. Она — черная дыра.

«Я часто имею дело со смертью. Иной раз думаю, что знаю достаточно, чтобы ни во что не верить. Но ты помнишь, что в моей жизни много иррациональных моментов. Все, что я рассказывала тебе про стены кладбищ и молчание мертвых, — правда, с которой живешь, как ребенок, зажмурившийся во тьме. Я всегда чувствую эту черту между миром живых и вашим. Ощущаю, что ты — по ту сторону, водишь руками, будто по стеклянной стене, следуя за моим силуэтом.

Я увидела тебя, Якоб, и не знаю, что позволило тебе подойти так близко. Мне страшно, но хочется заглянуть дальше и в то же время отвернуться и больше никогда не видеть, не слышать, не вступать в эти странные контакты.

Недавно я встретилась с человеком, у которого та же беда: он потерял того, кого любил. Но если наша с тобой драма — это бред, помноженный на мое потакание твоим съехавшим мозгам, то он потерял свою девушку страшным и несправедливым образом. В любом случае мы друг друга хорошо поняли.

Потому что мы — те, кто остался после вас.

Он сказал мне, что теперь это просто воспоминание. По крайней мере должно им быть. Но, видно, у нас с ним чересчур хорошая память, чтобы вас отпускать.

Я все еще помню, Якоб, как нашла тебя на ночных улицах, сломленного и одинокого, как вела тебя все это время, думая, что знаю путь. Больше всего меня гнетет то, что все было зря. Я сорвалась, а заодно столкнула тебя.

Безумец не может нести ответственность за свои поступки. И я должна была взять ее на себя.

В конце остается память — скверное наследие. Это симулякр, жалкая подделка реальности, встроенная в мозг. Человек, как ни крути, хреново устроен. Он тонет в иллюзорном, нематериальном мире, но по-прежнему остается смертным. Не принадлежит больше природе, но и от ее законов не свободен. Так и тянется по реке времени с воспоминаниями о том, что исчезло.

Что хотел сказать нами Бог? Похоже, люди стали неудачной шуткой. Бабочки-однодневки в этом отношении — более совершенное изобретение.

К черту философствование. Я просто говорила о том, что помню, и мне больно от этого. Возможно, дело еще в этой могиле, я очень привязана к твоим останкам. Позавчера мне снилось, что я тебя обнимала, а ты плакал в моих объятиях.