Соня Фрейм - Не потревожим зла

Это отдавало полнейшей чернухой, но уж так сложились эти отношения с самого начала. С непонятной еле заметной улыбкой Алиса провела по его лицу рукой, словно убеждаясь в чем-то.

Мертвый.

— Вы же скальпелем будете, да? Надрез будет тонкий? Не хотелось бы, чтобы было сильно заметно… — обеспокоенно спросил Анри.

— Реберным хрящевым ножом, если точнее, — ответила Алиса, доставая нужные инструменты. — Рекомендую вам сесть, потому что это дело не пяти минут. Я закрою разрез в любом случае. Не отдавать же вам его в таком виде.

Девушка с незашитым горлом отправилась обратно в холодильную камеру, и настал черед Люка. На глаза Алисы опустилась специальная маска, и она приступила к делу.

Первый надрез был сделан, и скальпель начал раздвигать в стороны кожу, жировую клетчатку и мышцы. Под татуировкой «All I loved, I loved alone » скрывалась раздутая грудная клетка. Один за другим Алиса рассекла реберные хрящи: сначала справа, потом слева. Анри поначалу пытался смотреть, но в итоге просто отвернулся.

Руки делали привычную работу. Хрящевой нож. Теперь секционный. Алиса отстраненно фиксировала то, что видела.

Цианоз лица и шеи. Эти темные пятна на коже свидетельствовали о недостатке кислорода в крови. По внешним признакам походило на асфиксию.

Один раз Анри все-таки обернулся, но долго смотреть на это не смог. Развороченная грудь в свете безжалостных хирургических ламп выглядела пугающе.

— Ну и силища у вас, — лишь пробормотал он. — То-то я думаю, почему среди хирургов в основном мужчины… Вы же буквально кости пилите…

Алиса ничего не ответила.

Анри чувствовал к ней непонятную враждебность. Откуда вообще взялась эта бледная отмороженная девица с недоброй ухмылкой? Есть ли у нее хоть какие-то человеческие эмоции? Пока он видел, что она действует хладнокровно и как-то слишком уверенно. Ее руки будто жили своей жизнью. Любимых так не кромсают.

Время шло невыносимо медленно. За окном уже стояла глубокая ночь. Наконец Алиса подозвала его к себе и подняла маску, чтобы было лучше слышно.

— Убедились? — наконец спросила она, показывая ему темные комья непонятной формы, которые выглядывали из какого-то кровавого месива. — Это его легкие.

— Я думал, он просто приболел, — растерянно протянул Анри, стараясь держаться на расстоянии. — Да и бронхит у него с детства… Я понимаю, что моя просьба о вскрытии прозвучала дико… но я не верил. Я думал, это передоз. Я всегда боялся, что он втайне от меня продолжает ширяться, а я не могу его контролировать. Но это… в каком-то смысле еще хуже. Как он вообще пел с такой дыхалкой?!

Об этом Алиса тоже себя постоянно спрашивала. В состоянии Люка было что-то парадоксальное. На терминальной стадии не то что не поют, а вообще едва двигаются.

— Полагаю, смерть наступила от удушья. Радикальное излечение заболевания невозможно. Можно было продлить жизнь и улучшить ее качество, если бы Люк согласился на лучевую терапию. Знаете, я тоже себя постоянно спрашивала, откуда у него были силы что-то делать. Даже малейшая нагрузка при таком диагнозе вызывает сильную одышку… Рак четвертой стадии также задевает отдаленные органы и ткани, в его случае — желудок. И он говорил, что результаты обследования показали метастазы в кости правого предплечья. Ну, вскрыть что-нибудь еще?

Было неизвестно, кто кому сделал хуже — Анри ей или наоборот.

— Если бы я знал… — разомкнулись наконец его высохшие губы.

— А что бы изменилось? Вы думаете, он дал бы себя кому-то лечить? — усмехнулась она, чувствуя привкус горечи в своих словах.

— Вы сказали, обследование? — запоздало встрепенулся Анри. — Откуда?

— От его врача. Некой Ингрид.

— Что-о-о?

— Она поставила диагноз.

— Вот же старая карга, — выдохнул тот. — Выходит, она знала и не сказала мне!

— Да почему вас вообще все должны уведомлять?! — не выдержала Алиса.

— Потому что… я его… друг и вообще… Вы с ней, значит, знали, а я нет?!

— Все мы избирательны в том, кому доверять свои тайны, — возразила она.

— Умничать вы умеете. Вот что… — он ладонью машинально утер вспотевший нос, — дадите завтра комментарий по вскрытию и скажете прессе, что…

Тут Алиса вконец обозлилась. Происходящее словно было кукольным театром этого Анри: и Люка ему вскрыть, и перед журналистам отчитаться.

— Слушайте, то, что я сейчас делаю, вообще незаконно, я даже еще не имею диплома, — резко оборвала его она. — Я — студентка в одиннадцатом семестре, и вы, кстати, об этом знали, когда просили! Более того, если мое начальство узнает, что я провожу здесь какое-то частное вскрытие, меня уволят, а, возможно, еще и засудят. Но самое главное — я не могу дать вам никакого письменного медицинского заключения о причине его смерти. Я не имею полномочий. Вам нужно найти эту Ингрид, все анализы у нее…

— Да что ее искать? Она в Цюрихе, — вздохнул Анри.

Широко распахнутыми глазами он неотрывно глядел на легкие Люка, затем слегка булькнул, приложив ко рту белоснежный платок.

— Я тоже взялась за это из собственных соображений, — помедлив, призналась она. — Хотела его увидеть. Мы не очень хорошо расстались. Но проблемы мне не нужны. Понимаете, о чем я?

Они оба были бессовестными в тот момент. Алиса потакала своему горю, Анри — неуемному любопытству, от которого ему отказал здравый смысл.

Справившись с приступом рвоты, он предпринял последнюю попытку узнать правду.

— Что вас связывало?

— Ничего.

— Рассказывайте сказки. Вы жили у Люка некоторое время. Просто трахались? Девочек для секса он выкидывал буквально сразу и редко встречался с ними у себя дома. Более того, он рассказал вам про свою скорую смерть, о чем никому больше не было известно. Знаете, он редко кому доверял. Как пресса не узнала о вашем романе?

— Вас только это волнует? Что вы за друг вообще? Вам же плевать на Люка, — раздраженно ответила Алиса. — Вы бы и его смерть продали СМИ, если бы…

— Не говорите о том, чего не знаете, — отрезал он.

— Будете его хоронить? — резко сменила она тему.

— Да. У него должна быть могила.

— Руку отдам на отсечение, что в первую же ночь после похорон какие-нибудь идиотки отроют его тело. Или будут акты вандализма, что вполне возможно в свете последних событий…

Анри задумался и уставился на стену. Наступила глубокая ночь. Мозги и концентрация были на пределе.

Алиса начала зашивать, одновременно продолжая разговаривать:

— Знаете, он мне как-то сказал… что хотел бы быть кремированным.

— Да он всем это говорил, — буркнул великий продюсер. — С детства слушаю дребедень, что лежать в земле страшно. Но я думаю, это лучше, чем сгореть… И ничего от тебя не останется…

Алиса загадочно хмыкнула.