Катрина Кейнс - Итан слушает [litres]

– Йо, Эва!

Барон уже ждал на своем обычном месте, за углом. Штопаный цилиндр покачивался в такт его дерганым движениям, а рука с пустой консервной банкой дрожала. Видимо, давненько не колдовал.

– Барон! – Моралес отвесила шутливый поклон и пронесла руку над банкой.

Звякнула монета. Эва машинально заглянула внутрь – никаких денег. Никто и никогда не жертвовал Барону ни цента, тем не менее они всегда оседали на дне посудины из-под консервированных ананасов. Эва не любила ананасы. И не верила в вуду, хотя продолжала звать Барона Бароном. Это было так же естественно, как называть кофе без сливок черным.

– Сколько сегодня?

– Ровно на одного восставшего мертвеца. – Попрошайка качнул цилиндром, с которого тут же посыпалась какая-то зеленоватая пыль.

– Отличный улов, – одобрила Эва и прошла дальше. Она каждое утро играла в эту игру, и ей до сих пор не наскучило. Иногда рутинность была только на пользу.

Колокольчик над дверью участка захлебнулся собственным звоном и умолк. Синтия Таунт скосила на Эву глаза и поджала губы. Билл Вар отсалютовал чашкой и тут же опрокинул на себя кофе. Колоридж МакФэдью кивнул, не отрываясь от спортивной колонки в газете. Когда-то он был главой отделения – тогда его прозвали Бездушным – но из-за какой-то неприятной истории заслужил понижение и теперь сидел за столом напротив Моралес. Он единственный кроме начальника работал здесь чуть ли не с самого торжественного открытия.

Они не были напарниками, но Эва частенько прислушивалась к Колориджу: за его плечами осталась, может, и не самая успешная карьера, зато там же были бесценный опыт и стабильный брак. Свою жену Колоридж чуть ли не на руках носил уже почти двадцать пять лет. Прозвище ему подходило: рыжеволосый коп, любящий поорать, к тому же у рыжих, как известно, нет души. Нынешнему составу восемьсот восьмого отделения это прозвище не то чтобы нравилось, за исключением, конечно, Синтии: отвергнутая женщина могла бы называть МакФэдью и похуже. И всем с пеной у рта доказывать, что он действительно обделен такой тонкой материей, как душа.

– Как сыграли? – Моралес опустилась в кресло и скрестила на груди руки.

Колоридж был страстным фанатом хобгола – спорта, где две команды играют одна на земле, другая в воде, забивая на выделенные участки поля противника восемь мячей. Раунд здесь длился до последнего мяча на участке, а еще игрокам выдавались ласты: даже тем, чья половина поля находилась на суше. Спорт мог бы показаться странным и неприглядным, но коллега не пропускал ни одного матча, а матчи эти проходили каждый день. Так что заданный Эвой вопрос всегда был актуален.

– «Кленоломы» продули. А я на них полдоллара поставил.

Чашка карамельного латте. Большая потеря для мистера МакФэдью. Эва хотела посочувствовать, но тут к ее столу пролавировала Синтия – светловолосая и бледная – и грохнула на него тяжеленную папку. У Моралес были подозрения, что коллега носит эту папку с собой исключительно для того, чтобы стучать по столам. Хотя наверняка она с удовольствием опустила бы ее и на голову несчастного Колориджа МакФэдью, которому никак не могла понравиться. Даже после нескольких часов в пабе.

– Лавка Тайлер, – отчеканила Синтия, и Эва безуспешно попыталась подавить раздраженное «Да ладно!».

– Шутишь? – Колоридж оторвался от газеты и недоверчиво посмотрел на Таунт. Из-за очков и лысеющей макушки он походил на школьного учителя, которому очередной ученик рассказывал сказку о том, как его домашнее задание съела собака.

– Ограбление со взломом. Пропало…

– …четыре серебряных ложки, нефритовая статуэтка кота и камертон, – хором закончил весь отдел, даже Вар, очищающий рубашку от кофейного пятна.

Мисс Тайлер заявляла в полицию уже пятый раз за последние две недели. Список украденного никогда не менялся, детективы находили следы взлома, а затем и сами вещи, которые аккуратно стояли на полках. Создавалось впечатление, что соседские мальчишки просто повадились разбивать окна магазинчика, но мисс Тайлер клялась, что слышала внутри подозрительный шум. Отказать в помощи было невозможно: старушка приходилась родственницей кому-то наверху, и разгребать жалобы на неуважение к гражданам не хотелось. Особенно теперь, когда самым страшным преступлением месяца было преднамеренное убийство уток. Пусть и совершенное из мести. Виновный утверждал, что проиграл этим крылатым неудачникам все свои деньги и мстил за то, что они оставили его на улице и без гроша. Мужчина отправился в Мягкий Дом, а полицейские выудили из пруда кошелек, несколько отрезанных карманов и небольшой сейф, в котором плавали остатки облигаций одной из ведущих компаний по производству игрушек.

– Тем не менее то же окно, подозрительный шум и очень взволнованный голос. Разобрались бы. – Синтия бахнула папкой еще раз, видимо, для острастки, и удалилась в свой угол.

– Что ж, Эви, это на тебя. – Колоридж бесстрастно перевернул страницу газеты и снова углубился в чтение, судя по появившейся на лице скабрезной улыбке, анекдотов. – Передавай своему металлолому привет.

«Металлолом» коллеги называли бьюик Моралес. Он все еще был на ходу то ли чудом, то ли потому, что оставался единственной машиной, остов которой не вытаскивали периодически из тумана на двадцать девятом шоссе. Эва отточенным ударом подошвы врезала по ножке стула МакФэдью, и это заставило его снова оторваться от газеты.

– За правду не бьют, Моралес!

Крик МакФэдью догнал Эву уже на выходе в коридор, где она, поколебавшись, свернула налево и почти тут же услышала дикий визг колес. И крики.

А он-то надеялся, что хоть кто-нибудь в этом городишке его удивит.

Орсо попыталась его съесть. Подумать только, словно они в каком-то крупнобюджетном ужастике. Посмотрите, у режиссера даже хватило денег на полноценную действующую модель монстра. Именно из-за таких правдоподобных механизмов и уходят на пенсию в тридцатник.

Конечно, паучиха не была дорогим спецэффектом, но кое-что общее у нее с ними было. Красивый «пшик!», который в реальности не сотворит ничего разрушительного. Хранительница судеб чуть не сломала все свои зубы об истинную сущность Бригадира.

Нити действительно были очень прочными, как и любая паутина гигантского арахнида. Из такой не выбраться ни по мановению руки, ни по мановению волшебной палочки. Только не стоило забывать, что эти нити – прежде всего судьбы, линии жизни, испещренные неровностями и препятствиями. А ломать жизни Бригадир умел играючи.

Главное в таком деле – найти точку, с которой все пошло «не так». О, люди так любят винить обстоятельства! «Все пошло наперекосяк сразу после похорон Фредди». «Меня преследуют несчастья, с тех пор как я променяла парикмахерскую Мишель на другого мастера». «Во всем виноваты геомагнитные бури и вспышки на солнце, точно тебе говорю!» Еще смешнее, если клеветать начинали на саму судьбу. Да что она сделает, если это ты дурак, если это ты превратил себя в посмешище, если ты изменил жене с ее лучшей подругой? Судьба – всего лишь лента. Она не зря белая: на ней можно писать все, что угодно. Точки изменений? Скорее, необдуманные поступки, которые в масштабах одной жизни могут привести к краху. Например, вполне подойдет прилюдное оскорбление какого-нибудь родственника. Если он обладает неустойчивой самооценкой и тягой к драматизму, и его потом обнаружат висящим на люстре, то судьба не отвесит тебе хорошего пинка. Вполне возможно, этим займется карма – но судьба останется ни при чем. Она же лента. Она ждет твоих поступков, а не определяет их. Скорее всего, это твое внутреннее чувство вездесущей вины вдруг начнет выписывать кренделя, о которых сознание и не догадается. Каждое утро вина станет шептать: «Ты недостоин», а ты даже не будешь об этом знать. И вскоре ты лишишься работы, потом очнешься в грязном притоне со шприцем в вене и дилером между ног и вдруг поймешь, что сам вел себя к такому концу. Правда, одурманенный рассудок не запомнит этого осознания – и ты снова проклянешь судьбу.