Андрей Дашков - Дракон

Это означало, что Мор сам вызвал Утешителя, смирившись с неизбежностью, и ставило под сомнение его естество, его суперанимализм, но ему уже было все равно – Утешитель, фигура которого излучала слепящий свет, приближался к нему, как медленно двигающийся разряд молнии. В этом свете все казалось ничтожным, в том числе утраченная жизнь. Стиралась грань между бытием и небытием. Сквозь пелену, созданную органами чувств, проступал иной облик мира – именно облик, будто мир был поглощен Утешителем, а Мор спасен от исчезновения ценой растворения тела.

Нечто отдаленно похожее он испытывал, когда Кен посылал в странствие Тени Дубля, однако сейчас Мор претерпевал радикальное изменение. Прежде неизвестное ему существо вырвало его из лап смерти и отправило туда, где не было разницы между мгновением и вечностью.

Сознание стало осью, на которую были нанизаны все уровни и вокруг которой вращалась вселенная. Эта полая ось, заключавшая внутри себя сознание, словно костный мозг, представляла собой коридор сквозь время. Длина его измерялась бесконечностью. И каким-то непостижимым образом «ось» замыкалась в «кольцо», что делало абсурдной саму идею прошлого и будущего.

Мор почувствовал, что значит полностью оказаться в чужой власти. Сам он не мог ничего. Он был ничтожным сгустком восприятия, захваченным врасплох подлинным и необратимым превращением, абсолютным дикарем в беспредельности, открытой ему… кем?

Он вдруг узнал. Не лицо, нет – существо меняло маски с такой же легкостью, с какой стирало следы своего пребывания не только на сменявших друг друга с невообразимой быстротой планетах, но и в пророческих снах очередных жертв, – Мор узнал эманации, которые впервые уловил, стоя в душной тьме железобетонной ловушки за смехотворным препятствием в виде стальной двери и ощущая страх матери каждой клеткой тела. Страх сочился из нее, как пот, как кровь, как сдавленное дыхание.

Мор сделал еще одно открытие: изначальная агрессия, пройдя сквозь живые фильтры, оборачивалась страхом. И это была не самая впечатляющая трансформация. Мору предстояло принять то, чего не мог вместить его разум: нового бога в мире без богов. Бога в облике отца, убивающего мать, ломающего ей хребет. Дающего жизнь, отбирающего жизнь. А выбор был сделан без участия ныне живущих – несколько поколений назад, при зарождении безликого чудовища, называемого абстрактным словом «Программа» и требующего нескончаемых жертвоприношений. Жестокость? Это было что-то из рабского языка митов. Целесообразность? О да, теперь Мор если не увидел цель, то по крайней мере познакомился с аргументами, опрокинувшими его жалкие щенячьи представления о пути суперанимала.

И осталась только одна причина для сомнений: он по-прежнему не принадлежал самому себе.

Вблизи Башня Света представляла собой мощный каменный бастион, воздвигнутый на вершине скалы. К ней вели ступени, вырубленные в ледяном склоне. Ее подножие облизывали застывшие языки холодного пламени.

Выйдя из луча, Барс мог рассмотреть Башню во всех подробностях. Он понял, что это древний маяк, бессмысленное устройство с точки зрения супера, однако для всех остальных оно означало нечто большее, чем ориентир, сделавшись символом выживания. Маяки заменяли древним путеводные звезды и предупреждали об опасности. А в мире, где звезд никто не видел…

Барс рассмеялся. Он смеялся прежде всего над собой, но также и над митами с их наивными упованиями. Ну вот они здесь – и что дальше? Отсюда только один путь – в темноту, которая теперь покажется этим полуживотным еще страшнее.

Улыбка примерзла к его лицу, когда он осознал, что происходит. Свет! Как всегда, свою роль сыграл проклятый свет, проникавший во все закоулки памяти. Барс невольно вспомнил, как Дракон проник в его идеальное убежище, и оно сразу же перестало быть идеальным. С чего все началось? С реанимации мертвых механизмов. Кабины лифтов двигались в шахтах. Лампы светились в обесточенных сетях… Кое-кто снова овладевал чудовищной энергией, на которую намекали только молнии, сверкавшие в небесах без Бога. Но теперь не нужны были и посредники между сознанием и материей.

Барс бросил взгляд на митов, которых он все еще удерживал в зоне своего влияния. Они молились, опустившись на колени. Жалкие рабы оставались рабами независимо от того, где находился и кем был их истинный хозяин. Однако Барс утратил власть над ними. Он не мог презирать этих обреченных, потому что сам был обречен. И в отличие от них он испытывал абсолютное, законченное, непоколебимое одиночество.

Миты обрели то, чего он лишился навеки, – Церковь, Веру, Утешение. Не имело значение, что церковь – всего лишь древний маяк, чудом уцелевший на берегу замерзшего моря. Церковь стояла там, где и положено: на краю черной бездны, накрытой ледяной плитой, на краю смерти, бессмыслицы и пустоты. Рядом, будто воплощая зловещую иронию, находилось кладбище суперанималов – трофеи вместо могил иерархов. А за мучениками дело не станет – Барс был уверен в этом. Церковь означала возрождение старой цивилизации. Она посылала свет тем, кто блуждал, затерянный в темноте. Она ждала возвращения своих разбежавшихся овец…

Барс должен был ее разрушить. Он сделал бы это, даже если бы вдруг осознал себя слепым орудием Дракона. Но маскировка Z-1 была безупречна. И поэтому состарившийся суперанимал думал, что это ЕГО схватка. Дуэль без права Передачи.

Святой спускался к нему в окружении роящихся фантомов. Огненный фронт, феерия света, стая танцующих ангелов, а на другом уровне реальности – ложные Тени. Барс ни разу не видел настоящего облика своего врага, но узнал его сразу в тысяче масок, ни одна из которых не давала представления о том, что скрыто за нею. Этим Святой напоминал ускользающего от ответов Бога суггесторов и митов.

Барс не стал вытаскивать бесполезное оружие. Он также подавил в себе внезапное желание потрогать четыре глубоких параллельных шрама на лице, протянувшиеся от правого виска до скулы. В отличие от других, полученных раньше или позже, эти шрамы сохранились до сих пор и были достаточно хорошо ощутимы. Он оставил их как напоминание, как нестираемое клеймо. Единственная рана, нанесенная им самому себе. Он изуродовал свое лицо собственными когтями, когда пытался содрать с него несуществующую Маску Зверя. Ему казалось, что плоть обугливается от жара, а оба глаза превратились в лужицы расплавленного свинца. Заметавшись, он ронял капли, подпалившие шерсть и до кости прожигавшие мясо…

В ту кошмарную минуту его рука не принадлежала ему – как и огромная часть сознания, которой завладел супраментал. И продемонстрировал Барсу, что есть оружие пострашнее огнестрельного. Почему он не убил его? Потому, что Барс проделывал с ним нечто подобное. И должны были остаться шрамы, если только Святой не свел их и не нарастил новую плоть. Шрамы от ожогов и зубов.