Уильям Тенн - Непристойные предложения

В тысяча девятьсот шестьдесят первом году – год, когда рассказ был написан – хиппи еще не стерли половые различия в вопросах причесок и одежды. Первые несколько редакторов, прочитавших этот рассказ, посчитали, что тысяча девятьсот девяностый год – это слишком рано для столь серьезных изменений, какие я описал. По нынешним ощущениям, на подсознательном уровне я понимал, как быстро меняется отношение к половой дифференциации в обществе; но я и не думал, что предупредительные толчки в самом деле окажутся первым оползнем, предвещающим тотальный катаклизм.

Сейчас, в две тысячи первом, я хотел бы добавить к написанному последние свои наблюдения.

Вполне очевидно, я выбрал не тот пол, но я оказался прав в том, что рано или поздно кто-то да сойдет с ума, извиваясь в агонии гендерно-политических противостояний. К тому же я прекрасно изобразил своих главных героев. Старая Перечница, старина Шеп и Неистовый Генри – три пропащих мужика, и я убедился – на примере женщин моего круга, похожих на Жермен Григ или Кэтрин Маккиннон, – большинство женщин посчитают моих персонажей типичнейшими представителями мужского пола. Это все, что я знаю.

Я разрывался между агентами, когда работал над рассказом: мой агент, на тот момент один из лучших в Нью-Йорке, сообщил мне, что предпочтет не представлять меня, если я буду настаивать на написании подобного вздора. Тогда я сам отправил рукопись А. К. Спекторский (его подчиненные, как я обнаружил, называли его «Старый Спек»!), главному редактору «Плейбоя», с которым меня в свое время познакомил Шел Силверстайн. Спекторский был очень любезен, и все наше знакомство говорил, что ему так понравились мои «Разгневанные мертвецы», что он мог цитировать его отрывками. «Маскулинистский переворот» пролежал на его столе полтора года, в течение которых он несколько раз встречался со мной и просил растянуть рассказ, чтобы он мог посвятить ему весь номер – вроде того, что сделал «Нью-Йоркер» с «Хиросимой» Джона Хёрси.

Все это время я сходил с ума; я рассматривал покупку мерседеса, уже прицениваясь к острову Манхеттен.

Наконец, или помощник редактора, или кто-то другой (или, возможно, сам Хью Хефнер) случайно прочел рассказ и пошел к Спекторскому, объяснив ему, что эта история будет вызывающей насмешкой над всей империей «Плейбоя». Рукопись вернули следующей же почтой.

Возможно, этот рассказ не на века, но я все равно считаю его забавным и смешным. И благодарным читателям, которым он понравился, я скажу: во всем виноват Элвин Брукс Уайт. Именно его небольшое творение The Supremacy of Uruguay стало причиной, по которой написаны все мои подобные рассказы. Оно показало мне, что необязательно использовать отдельного персонажа-рассказчика, если вы видите историю как своего рода псевдоисторию, пересказанную рассудительным и беспристрастным историком. И пока я читал The Supremacy of Uruguay , мне пришло на ум, что псевдоистории – это всегда научная фантастика. Лишь потом, гораздо позже, я столкнулся с романами Олафа Стэплдона и был удостоен чести увидеть, как поистине великий писатель-фантаст работает с образами.

Моих замечаний набралась уже целая куча. Вот вам последнее. Генри В. Сэмс, выдающийся декан факультета английского языка Университета штата Пенсильвания, дал мне работу, преподавательскую работу – и это было единственное занятие, которое нравилось мне больше, чем писать. И несмотря на то, что у меня не было необходимой докторской степени, прочитав мои рассказы «А моя мама – ведьма!» и «Маскулинистский переворот», он фактически взял меня на должность профессора.

(Разумеется, ни магистром, ни бакалавром я тоже не был – и Генри знал об этом в момент, когда поставил меня перед дверями аудитории. Все , что у меня было, как подмечал мой старший брат Мортон – к слову, настоящий профессор, – диплом старшей школы и дембель).

Генри Сэм, благослови его Господь, был единственным известным представителем Истеблишмента, необратимо восставшим против него.

Написано в 1961 году, опубликовано в 1965-м

Огромная круглая дверь в задней стене кабины открылась, яркие диски в кремовом потолке померкли – и вновь засияли ослепительно-белым светом, когда круглолицый мужчина в строгом черном джемпере закрыл за собой дверь и задраил ее.

Мужчина прошествовал в переднюю часть кабины и повернулся спиной к натянутому поперек полупрозрачному экрану. Двенадцать репортеров обоих полов громко выдохнули и поднялись, отдавая дань замечательной традиции вставать при виде сотрудника правительственных спецслужб.

Мужчина радостно улыбнулся, помахал репортерам и почесал нос стопкой отпечатанных на мимеографе бумаг. Нос у него был большой и будто придавал ему весомости.

– Садитесь, дамы и господа, садитесь. В Бруклинском проекте нет места официальной мишуре. Я, можно сказать, ваш проводник на время этого эксперимента – я исполняю обязанности секретаря исполнительного помощника по связям с общественностью. Мое имя не имеет значения. Пожалуйста, распределите это между собой.

Каждый взял по одному отпечатанному листу и передал остальные дальше. Откинувшись на спинки металлических ковшеобразных сидений, репортеры попытались устроиться поудобнее. Мужчина в черном джемпере, прищурившись, посмотрел сквозь тяжелый экран на настенные часы с единственной медленно вращавшейся стрелкой. Потом весело похлопал себя по обтянутому черной тканью животу.

– К делу. Через несколько секунд начнется первое широкомасштабное путешествие человека во времени. Не от первого лица, а при помощи фотографического и записывающего устройства, которое снабдит нас богатейшей информацией о прошлом. Этот эксперимент оправдает вложенные в Бруклинский проект десять миллиардов долларов и более восьми лет научных разработок, продемонстрирует пригодность не только нового метода исследований, но и оружия, которое повысит безопасность нашей великой страны – и с полным на то основанием повергнет наших врагов в трепет.

– Но прежде позвольте предупредить: даже если вам удалось пронести через охрану ручки и карандаши, не пытайтесь ничего записывать. Вы напишете свои рассказы исключительно по памяти. У каждого из вас есть экземпляр последней версии Правил безопасности, а также брошюра, посвященная регламенту Бруклинского проекта. Бумаги, которые вы только что получили, обеспечат вас необходимой завязкой для истории; в них также есть предложения насчет трактовки и подачи. Во всем прочем – разумеется, в рамках упомянутых документов – вы можете писать свои рассказы как вашей душе угодно. Пресса, дамы и господа, должна быть свободной от правительственного регулирования. Итак, у кого есть вопросы?