Уильям Тенн - Непристойные предложения

Он по очереди швырнул сверкающие бластеры в стеклянную дверь роскошного вестибюля «Козерог-Ритца». Раздался звон, затем снова звон. Стена рухнула, расколовшись на длинные кривые кинжалы. Люди в вестибюле оборачивались, выпучив глаза.

К Крэндолу подскочил полицейский. Бляха на его металлической форме отчаянно дребезжала.

– Я видел! Я видел, как ты это сделал! – кричал он, хватая Крэндола. – Ты получишь за это тридцать суток!

– Да неужто? – сказал Крэндол. – Тридцать суток? – Он вытащил из кармана свое свидетельство об освобождении и протянул его полицейскому. – Вот что, уважаемый блюститель порядка. Сделайте-ка в этой бумажке надлежащее число проколов или оторвите купон соответствующих размеров. Либо так, либо эдак. А можете и так и эдак. Как вам больше нравится.

Мой приятель Калдер Виллинхэм подвергся нападению двух хулиганов однажды ночью на Гринвич-Виллидж, когда шел от своего дома, расположенного на на Перри-стрит к моему на Джейн-стрит. Они подбежали к нему, когда он сворачивал за угол, один из них ухватил его за левый рукав пальто и, как Калдер описывал это, «водил меня как чертову рыбину». Ему удалось вырваться, и даже остаться при пальто, но рукав достался хулигану. В этот момент вниз по улице спускался отчаянно сигналящий автиомобиль с горящими фарами. Хулиганы сбежали.

Калдер позвонил в мою дверь и поднялся по лестнице, разумеется, донельзя расстроенный. Мы с прискорбием обследовали пальто в том месте, где был оборван рукав. Калдер сказал, что его волнует не то, что пальто было дорогим, а то, что он никогда больше не будет чувствовать себя беззаботно, прогуливаясь по Виллидж. «Это разновидность вытрепывания нервов, – сказал он. – И наихудшее в этом гнилом бандитизме – не то, что они делают с тобой прямо сейчас, а то, что они творят с тобой в будущем, когда рядом даже никого нет!»

После партии в шахматы я предложил проводить его до дома, но мой друг отказался. «Не хочу, чтобы эти ублюдки изменили мою жизнь», – сказал он и ушел.

Действительно, чего уж проще! Я сел за пишущую машинку и, не держа в голове ничего кроме этой мысли, немедленно начал печатать «Срок авансом» так, как если бы я планировал его несколько дней. Я набивал текст со всеми социальными обертонами, моральными вопросами, монолог за монологом, характер за характером, в один присест, следуя единственной неотступной мысли, до тех пор пока не напечатал «Конец» ранним утром следую-щего дня.

Затем я понес рассказ Горацию Голду в его дом-офис в Стювесант-тауне (расположенном в жилом комплексе на Восточной Четырнадцатой улице) на Манхеттене. Его жена Эвелин налила мне чашку кофе и заняла меня беседой, пока ее муж читал машинопись. Он купил рассказ тотчас же, без единого замечания (такое случилось впервые!), и я отправился домой отсыпаться.

Иногда писатель мерит шагами пол и бьет кулаком по ладони, часами, а то и целыми днями пытаясь придать сочиненной им истории хоть какой-то смысл, чтобы объяснить ее самому себе. Иногда ты переписываешь, вычеркиваешь то или это, нервно бороздя свой скальп ногтями. И иногда история вроде «Срока авансом» выплескивается перед тобой, идеально сделанная и абсолютно законченная, и нечего в нее подмешать, и добавить нечего, и никаких изменений не требуется.

Вот так вот. Но часто счастливые концовки не такие уж и счастливые. «Срок авансом» – единственная на сегодняшний день вещь, которую я продал для кино. «Юниверсал» приобрела ее двенадцать лет назад, но до сьемки фильма дело так и не дошло. Они продолжают рассказывать мне, что все идет своим чередом, «но это нелегко, вы же сами знаете». Я отвечаю, что мне так не кажется, и они прекращают со мной всякое общение.

Написано в 1956 году, опубликовано в 1956-м

Да будет известно: первым оказался русский, Николай Белов, с него-то все и началось. Он сделал открытие миль за шесть от корабля назавтра после посадки, ведя самую обыкновенную геологическую разведку. Он мчался тогда во всю мочь на гусеничном джипе – американской машине, сработанной в Детройте.

Он почти сразу радировал на корабль. В рубке, по обыкновению, сидел штурман Престон О’Брайен – проверяя электронный вычислитель, он ввел в машину примерные данные для обратного курса. Он откликнулся на вызов. Белов, разумеется, говорил по-английски, О’Брайен – по-русски.

– Слушайте, О’Брайен! – взволнованно сказал Белов, узнав голос штурмана. – Угадайте, что я нашел? Марсиан! Целый город!

О’Брайен рывком выключил жужжащий вычислитель, откинулся в кресле и всей пятерней взъерошил короткие рыжие волосы. Конечно, для этого не было никаких оснований, но почему-то все они были убеждены, что они – одни на ледяной и пыльной безводной планете. Услыхав, что это не так, О’Брайен вдруг ощутил острый приступ клаустрофобии. Словно сидел в тихой, просторной университетской библиотеке, сосредоточенно обдумывая диссертацию, потом поднял голову – а вокруг полным-полно болтливых первокурсников, только что написавших сочинение по литературе. Была еще такая неприятная минута в Бенаресе, в самом начале экспедиции: его душил кошмар, снилось, будто он один, беспомощный, уносится куда-то в беззвездную черную пустоту… а потом он очнулся и увидел над собой свисающую с верхней койки могучую руку Колевича и услышал его густой, истинно славянский храп. И не в том только дело, что разгулялись нервы, уверял он себя; в конце концов, тогда у всех нервы пошаливали… уж такие то были дни.

Он всю жизнь терпеть не мог толчеи и многолюдья. И терпеть не мог, когда к нему врывались без спросу. С досадой он потер руки и покосился на свои уравнения. Конечно, как подумаешь, если к кому и ворвались без спросу, так это к марсианам. Вот то-то и оно.

О’Брайен откашлялся и спросил:

– Живые марсиане?

– Нет, конечно. Откуда они возьмутся живые, когда у планеты никакой атмосферы не осталось? Тут только и есть живого что лишайники, да, может, два-три вида песчаных червей. Мы таких уже видели возле корабля. Последние марсиане умерли, наверно, миллион лет назад. Но город цел, О’Брайен, цел и почти не тронут временем!

Как ни мало штурман смыслил в геологии, это показалось ему невероятным.

– Город цел? Вы хотите сказать, за миллион лет он не рассыпался в прах?

– Ничего похожего! – с торжеством объявил Белов. – Понимаете, он подземный. Смотрю, огромная дыра косо уходит куда-то вниз. Что такое, почему? С местностью она никак не сочетается. И оттуда все время дует, воздушный поток не дает песку засыпать отверстие. Ну, я и въехал туда на джипе, углубился ярдов на шестьдесят, а там огромный, пустой марсианский город. До чего же красивый город, О’Брайен!