Кассандра Клэр - Город небесного огня [litres]

Джейс стоял ошарашенный донельзя; на лице целая гамма чувств – от боли до суеверного ужаса.

– Так он… он тебя…

– Оприходовал? – Мерзкое словечко повисло в застывшем, как желе, воздухе. – Нет-нет. Нет. Он… остановился. – Ее голос упал до шепота.

Джейс побелел как простыня. Затем что-то сказал, но в ушах девушки звучали не слова, а лишь гулкий, многократно отраженный шум, будто она вновь очутилась под водой. Ее знобило, тряска охватила все тело, пусть даже в комнате было вполне тепло.

– Сегодня, – с трудом добавила она, – я вообще не могла пошевелиться, а он придавил меня к стене, и я никуда не могла деться, просто стояла и…

– Убью гада, – сказал Джейс. Ему на лицо начинал возвращаться цвет, но только серый. – На ремни порежу. Да я ему руки пообрубаю, я…

– Джейс, – остановила его Клэри, чувствуя внезапную опустошенность. – У нас и без того найдется миллион причин желать ему смерти. А потом, – добавила она с безжалостной улыбкой, – Изабель как-то раз уже резанула ему по руке, и что, спрашивается, в результате?

Джейс сжал кулак и врезал самому себе под ложечку:

– Это ж надо, а? Все то время, пока я был к нему подключен, мне казалось, что я знаю все его мысли, желания, вожделения. И на тебе, такое… Я даже не догадывался… А ты тоже хороша, ничего не сказала!

– Но ведь тут дело не в тебе…

– Это я знаю, – прервал он. – Знаю . – Его кулак, впрочем, был сжат настолько плотно, что побелели костяшки пальцев, а под кожей резко обозначилась сетка вен, напоминая топографическую карту. – Все понимаю, и вот почему я тебя не виню. Ведь что я смог бы сделать, правда? Беспомощный и бесполезный… Ведь стоял от него в пяти шагах, по жилам огонь течет, которым, по идее, за секунду чего хочешь можно спалить, а воспользоваться не получилось. Пытался, пытался… Эх, все насмарку!

– Джейс…

– Извини. Просто… ты же меня знаешь. На плохие новости умею реагировать лишь одним способом. Сначала неподконтрольное бешенство, затем резкий разворот на кипящую самоненависть.

Девушка молчала. В конце-то концов, она дико устала. Рассказав о Себастьяне, она словно избавилась от тяжкого бремени и теперь хотела лишь одного: закрыть глаза и скользнуть в темноту. Ее так долго истязал гнев – так и норовил проглянуть в любой момент, будь то во время шопинга в компании Саймона, будь то в парке или дома, за рисовальным блокнотом, – он не отпускал ее ни на секунду.

Внутренняя борьба Джейса протекала открыто; он не пытался хоть что-то скрыть от Клэри, и она видела в его глазах настоящий вихрь эмоций: ярость, разочарование, беспомощность, вину и, наконец, скорбь.

На удивление тихую скорбь, по крайней мере, для Джейса, так что, когда он заговорил, его голос тоже был до странности негромким.

– Хочется только одного, – сказал он, глядя не в глаза ей, а в пол, – хочется сделать что-то правильное, подобрать нужные слова, лишь бы тебе сейчас стало легче. Чего бы ты от меня ни потребовала, это тоже станет моим желанием. Чтобы всегда быть тем, кто тебе нужен.

– Вот видишь, получилось.

Он вскинул недоумевающий взгляд:

– А?

– Ты же хотел подобрать правильные слова? Вышло просто замечательно.

Джейс заморгал:

– Правда? С ума сойти… Не знал, что во мне такие таланты… А где именно самое замечательное?

Клэри позволила себе чуточку усмехнуться. Все-таки в Джейсе живет довольно необычная смесь дерзости и ранимости, упрямства, горечи и преданности.

– Мне важно, – сказала она, – чтобы ты не думал обо мне хуже, понимаешь?

– Ты что? Да ни в коем случае! – чуть ли не испугался он. – Ты храбрая и умная… и самая-пресамая, и я тебя люблю. Иному не бывать, чего бы там ни вытворял какой-то спятивший дурень.

– Присядь-ка, – сказала она, и он послушно опустился на скрипучий кожаный диван, глядя на девушку снизу вверх.

Пламя камина заставляло его шевелюру мерцать горстками искр.

Клэри вновь глубоко вздохнула и шагнула ближе, садясь Джейсу на колени:

– Может, обнимешь наконец?

Он обхватил ее защитным кольцом рук, прижимая к себе. Клэри ощущала его мышцы, прочность стана, но прикосновение было осторожным и бережным. Его руки были созданы для боя, но он умел владеть ими мягко, как при игре на пианино, когда речь заходила о том, что дорого его сердцу.

Клэри уютно прижалась к нему, забросила ступни на краешек дивана и уронила голову юноше на плечо. Как быстро у него бьется сейчас пульс…

– Так, – сказала она. – А где же поцелуй?

Он нерешительно помедлил:

– Ты уверена?

Клэри кивнула:

– Да. Да , – сказала она. – Ангел – свидетель, что такого в последнее время у нас было маловато, но всякий раз, когда я тебя целую или когда ты ко мне прикасаешься, это как маленькая победа. А что касается Себастьяна… Он поступил так оттого, что не понимает разницы между любовью и обладанием. Не различает понятия «давать» и «брать». Он считает, что если заставит меня ему отдаться, то сам снизойдет до того, чтобы меня взять, и это как раз и будет «любовью». А все потому, что он не знает и не ведает ничего другого. Зато когда я прикасаюсь к тебе, я это делаю оттого, что сама так хочу, вот и вся разница. Этого ему у меня не отнять. Ни за что.

С этими словами она потянулась к нему за поцелуем – легким прикосновением губ к губам.

Он чуточку вздрогнул, когда между ними проскочила малюсенькая искра, но не отпрянул, а наоборот: потерся щекой о ее щеку, спутывая рыжие и белокурые пряди.

Клэри поерзала у него на коленях, устраиваясь поудобнее. За каминной решеткой приседало и подскакивало пламя, рассылая тепло, часть которого потихоньку начинала просачиваться в девушку. Она опиралась виском о плечо с белой звездообразной отметиной – символом мужской линии рода Эрондейлов – и размышляла о всех тех, кто пришел на эту землю до Джейса, тех, чья кровь, плоть и жизнь сделали Джейса тем, кем он является.

– А ты о чем думаешь? – спросил он, играя ее локонами.

– Да так… Сижу вот, радуюсь, что все тебе рассказала. А ты?

Он долго молчал, не сводя глаз с прыжков пламени. Затем:

– Помнишь, ты сказала, мол, Себастьян одинок? Я сейчас пытаюсь вспомнить, что это такое: быть с ним под одной крышей. Понятное дело, у него имелась куча причин мною пользоваться, но все же одной из них было желание видеть рядом того, кто умеет понимать. А ведь нас вместе воспитывали… Вот я и пытаюсь вспомнить, а нравилась ли мне его компания…

– Ну, не думаю. Ты в то время был какой-то дерганый, вечно нервный. Вроде ты, а вроде и не ты. Трудно объяснить.

Джейс по-прежнему разглядывал огонь в камине.

– Ну отчего же трудно? – дернул он плечом. – Думаю, это как раз характерная часть тех отношений: быть разлученным с собственной волей и разумом, потому что над ними он не властен. Вот почему это был не совсем я, и он это прекрасно понимал. Себастьян хочет нравиться, он требует, чтобы его любили по-настоящему, и именно за то, кем и чем он является. Но он не считает, что для этого сам должен измениться, стать достойным такой любви. Наоборот, он хочет изменить весь мир, изменить само человечество, чтобы оно влюбилось в Себастьяна Моргенштерна. – Джейс помолчал. – Извини за кабинетные рассуждения. В буквальном смысле. Мы же сейчас в кабинете, нет?