Джойс Оутс - Повести и рассказы

— Это тебе, любимая. Я соскучился.

Она была тронута. Испытала облегчение. Радостно просияла сладко-наивной и доверчивой улыбкой молодой новобрачной. Поцеловала его в щеку и задала естественный для молодой новобрачной вопрос:

— За что? Сегодня особенный день, да?

— Любимая, с тобой любой день особенный.

Он побрился, гладкие впалые щеки пахли лосьоном. Белая хлопчатобумажная рубашка была свежей, а рукава — закатаны до локтей, чего он практически никогда, а то и вообще никогда не делал.

Позже, когда муж отлучился и не мог ее засечь, она осмотрела его кабинет. Его шкаф в их спальне. Их постель.

Осторожно приподняла одеяла и взглянула на простыню. Та, насколько представлялось возможным судить, была заправлена точно так же, как утром, когда она сноровисто застилала постель.

«Что я пытаюсь тут выискать?»

Она устыдилась самой себя. Она не понимала, что делает.

«В кого он меня превратил, как такое случилось? Как эта женщина стала… мною?»

В браке один плюс один больше, чем просто два, но временами в браке один плюс один меньше, чем два.

Муж был прав: ребенок не стоил связанного с ним риска.

Постепенно она пришла к тому же мнению. Их особенное чувство друг к другу, их уникальная любовь безвозвратно изменились бы с вторжением третьего.

Семь лет! Время пролетело быстро или, наоборот, тянулось с черепашьей скоростью.

Насколько видно с дороги, дом мало изменился. И все же перемены есть.

Проезжая мимо, она сбрасывает скорость, чтобы на него посмотреть. Сердце учащается от неприятного предчувствия. Сейчас она увидит то, что ей не понравится.

Как же ей ненавистны изменения в облике прежнего дома! Они ее расстраивают. А от мысли о том, как они огорчили бы мужа, расстраиваешься еще больше.

Новые владельцы зачем-то убрали забор из мамонтова дерева, которым ее супруг отгородился от чужих глаз.

Ну и чем им этот забор помешал? Сгнил? Вряд ли.

И вот еще… дом перекрашен: стены грязно-бежевые, ставни коричневые — сочетание куда менее броское, чем первоначальный кремовый с темно-красными ставнями.

Однажды, увидев, что новые владельцы убрали большой старый дуб с лужайки перед входом, она почувствовала, как от негодования ее глаза застилает белая пелена. Ей случилось проехать мимо, когда умирало дерево, и бензопила разрывала слух в кровоточащие клочья. Кричала.

А вот он не кричал, не поносил свою судьбу. Точнее, от лекарств не мог возмущаться. Он даже не сознавал (хотелось ей думать), что происходило в его теле. Тихо, неумолимо угасал.

Вообще-то нет… Он кричал, он поносил судьбу. Поносил ее.

Не то чтобы он тогда сознавал, кто перед ним. Не то чтобы ненавидел именно ее.

В глубоком полузабытьи она медленно въехала во двор. Дело в том, что ей показалось… «Конечно же, я еду домой. Это обычный вечер».

Но почему тогда она так боялась? Обычное ведь не вызывает страха.

Что интересно, ему становилось неуютно как раз таки от обычного. Его работа была связана с крайне сложными математическими расчетами для производителей цифрового оборудования и непонятна ей, даже когда он пытался объяснить как можно более простым языком.

Также ему становилось неуютно от отдыха. За двадцать с лишним лет их знакомства он ни разу не брал отпуск. Одно время он работал по целых сто часов в неделю, консультируя компании (конкурирующие). И теперь, после его смерти, оттого, что он больше не сможет сделать ничего значительного, ей становилось как-то не по себе. Это точно причинило бы ему боль, уязвило его гордость.

Как бы он удивился незнакомцам, столь вольготно расположившимся в его доме. За его рабочим столом, длинным, белым, удивительно практичным и универсальным. В его постели. «Что это? Что случилось?»

«До чего наши жизни похожи на сюжеты научной фантастики, — думала она. — Альтернативная вселенная, в которой мы, наивные и несведущие, продолжаем существовать, как прежде, хотя в параллельной нас давно нет».

Не отдавая себе отчета, вдова припарковала машину на Линден-роуд перед своим бывшим домом.

О, ну почему?! Ведь хотела проехать мимо.

Она думает: «Но я теперь в безопасности. Теперь мне нельзя причинить боль. Я жива. Я больше не болею».

После смерти мужа она какое-то время хворала. Болезнь снаружи — лишай. Болезнь внутри — сердечная боль, что едва ее не убила.

«Где ты? Я тебя заждался. Будь ты проклята! Ты что, меня предала?»

Она не предавала! Не предавала.

Сны. Она забредает в реку и плывет. Руки и ноги наливаются свинцом. Мысли полусонные. Хочется покориться свинцовой воде, что утаскивает вниз, в сон без сновидений.

«Пора. Семь лет! Крысы и те преданнее тебя!»

— Вам что-то нужно?

Голос незнакомый, но вроде бы доброжелательный. Она неуверенно стоит на дороге. Странно… вроде бы и не выходила из машины…

С асфальтированной подъездной дорожки к бывшему дому машет женщина. Наверное, это миссис Эдрик, с которой она встречалась семь лет назад, когда продавала дом через риелторов.

До чего неловко! А вот и еще кто-то на заднем плане… какой-то мужчина, видимо, супруг.

Ее заметили. Придется заговорить. Та внешне доброжелательная женщина уже идет навстречу.

«Пожалуйста, нам из-за тебя не по себе».

«Ты вечно проезжаешь мимо нашего дома. Вечно за нами наблюдаешь. Мы это ненавидим. Ты не даешь нам жить, преследуешь, будто призрак!»

Вот бы она удивилась, заговори с ней Эдрики таким образом! Дыхание перехватило, как при сердечном приступе.

Однако миссис Эдрик не произносит этих неприязненных слов. Миссис Эдрик приятно улыбается. Женщина лишь немногим моложе, руки сложены на груди, будто защищая тело от холода. Чуть дальше переминается с ноги на ногу мистер Эдрик, словно раздумывает: подойти или вернуться в дом, как это порой делают в подобных случаях мужья.

— Здравствуйте! Вы… Бренда?

— Брианна.

— Бри-анна. Конечно же. Давненько не общались. Как дела?

Вопрос кажется неуместным, даже назойливым. Ну как, ну как… Вдова она — такие дела.

— Э… хорошо. Извините, если я…

— О, нет-нет! Что вы! Мы бы и сами вам позвонили, но неправильно записали ваш номер. Мы порой видим, как вы проезжаете мимо нашего дома — то есть мимо вашего прежнего, — и подумали, что возможность сказать представится. Видите ли, в доме осталось кое-что ваше, то, о чем вы, скорее всего, не знаете.

«То, о чем вы, скорее всего, не знаете». Воспитанно-вежливый тон миссис Эдрик наводит на мысль, что они на такую встречу надеялись, репетировали ее. Теперь вдова видит, что под улыбкой этой женщины скрывается какая-то стальная непоколебимость.

«В доме осталось кое-что ваше». Серьезное заявление. Ее охватывает дурное предчувствие и вместе с тем надежда.