Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

— И сытном, — поддержал Долговязый, хрустя сухарями в набитом рту.

Лишь немого казалось, нисколько не интересовал выбор направления.

— Что ж, не буду спорить с очевидным решением. Значит, идем на запад, — согласился молодой капитан, пришпорив коня.

Солнце быстро поднималось над Оманской степью, обжигая спины и затылки путников. Впереди ехал Микка, и Черный бодрой рысью тянул за собой весь немногочисленный отряд. Рядом с притороченными к седлу бурдюками, полными воды и вина, о конский круп тёрлись льняные мешки с сухарями и вяленым мясом, бело-золотистая вязанка лука с чесноком и большой казан, позаимствованный там же, на постоялом дворе.

Вслед за конём, держась за привязанную к задней луке длинную веревку, на ходу подкручивая кончики усов, шествовал сержант Дрюдор. Его рана, умело зашитая конским волосом, уже не беспокоила. Поскрипывая новыми сапогами, снятыми сынками-мародерами скорее всего с какого-то неудачливого купчишки, вразвалку шагал Уги. Свой длинный двуручный меч-фламберг он водрузил вдоль широких плеч и, перекинув обе руки через него, уверенно поднимал каблуками пыль. За ним, пытаясь не отставать, едва поспевал Долговязый. На голове найденная в конюшне постоялого двора широкополая шляпа, а нижняя челюсть, как и прежде, что-то тщательно пережевывала.

Завершал процессию немой Го. С арбалетом на плече и с высоко поднятой головой, он на ходу тихо мурлыкал что-то себе под нос. Монотонная незамысловатая мелодия напоминала что-то южное — теплое, словно прогретый солнцем песок, сладкое точно девичьи губы и тягучее, будто рокот морских волн. Но слово в песне слышалось одно: «го-о-го-о-го-о».

Дрюдор ускорил шаг, поравнявшись с всадником:

— В Омане, поди, остались стоящие парни. Как думаете, капитан, не все разбежались по домам?

— Должно быть. К кому служить пойдете?

— А чем туполобый Боржо или жадный Монтий лучше садиста Грина с его безумным братцем? Плевать. Кто платит тот и хозяин. Только к Фаро не пойду. Вряд ли в его кармане найдется хотя бы медяк.

— Я хорошо заплачу, если окажете мне помощь, сержант. В Омане надо найти одного человека, хм… — то ли от дорожной пыли, то ли от смущения Микка Гаори прокашлялся в кулак. — Девушку. Может так случиться, что она еще в городе.

Когда со стороны степи повеял легкий бриз и жаркий день сменился прохладой, стало ясно — море близко.

За два года войны Уги так и не побывал в Омане, хотя войска дважды брали город, изгоняя Монтия, и столько же оставляли его под упорным натиском островитян. Нынче порт вновь принадлежал наместнику, оказавшемуся на редкость цепким в отличие от покойного толстяка Лири.

Шагая Уги прикидывал, чем займется став городским жителем, но на ум не шло ровным счётом ничего. Сержант донимал парня, пытаясь выведать планы:

— Подумай хорошенько, какой из тебя горожанин? В ремёслах и коммерции ты профан, зато мечом орудуешь славно. Это ли не знак свыше о предназначении?

— Кроме длинного меча у меня есть ещё кое-что длинное, — парень хитро подмигнул. — Зачем работать? Женюсь. Найду одинокую лавочницу, истосковавшуюся по мужской ласке. Вот прибудет ей счастье.

Дрюдор раздосадовано махнул рукой.

— А я наймусь поваром в харчевню, — мечтательно произнёс Долговязый. — Оманская кухня славится на всё Сухоморье. Солдатские каши стряпать невелика наука, а готовить настоящую еду, вот это дело.

— Если мы с жёнушкой откроем заведение, возьму тебя поваром, — подмигнул Уги.

Купаясь в собственных мечтах, кашевар продолжал:

— Особо хочу научиться заморской кухне. Слыхал южные блюда такие, что ежели разок попробуешь, запомнятся надолго. Знаю один рецепт: молодого ягненка свежуют в полнолуние и режут равными кусками. Затем мясо вымачивают в молоке, после в старом красном вине и уж потом жарят на раскаленных углях без открытого огня на специальном вертеле. Посыпают отакийским жгучим перцем, свежей зеленью, и подают на тонко раскатанной кукурузной лепешке. За один такой ломоть счастья душу продать можно. А какие напитки доставляют отакийские торговцы. Вы бы только знали! Черные, обжигающие с дурманящим ароматом. Наши фруктовые взвары и крапивные настойки рядом не стояли. Не успеешь залить кипятком эти маленькие скрюченные листочки, как они тут же распрямляются и источают такой душистый аромат, что голова идет кругом. Я как-то целое жалование отдал за мешочек таких сухих листочков. Запаривал по одному весь прошлый поход, а длился он не меньше трёх полных лун. До сих пор помню тот запах.

Долговязый блаженно зажмурился и с силой вдохнул вечерний морской воздух.

— А ещё говорят, оманская пристань сплошь усыпана диковинными фруктами, привезенными из-за моря, и пьяные матросы пинают их башмаками.

— Ну, это ты загнул, — возразил Уги, — не могут пьяные матросы такого делать. Слышал, уж ежели матрос начинает пить, то напивается так, что его выносят на пристань и швыряют в кучу конского дерьма. А оттуда пинать ногами что-либо не с руки.

Не обращая внимания, кашевар продолжил:

— А какими южными пряностями торгуют оманские купцы! Таких изысканных вкусов не пробовали многие столичные богачи…

— Да заткнешься ты, наконец, заноза тебе в бок?! — прорычал Дрюдор, давясь слюной.

— И то, правда, — подхватил Уги, — что-то жрать захотелось от таких разговоров. Не сделать ли привал?

— Эй, капитан! — окликнул сержант Микку. — Команда не прочь перекусить.

— Согласен, — кивнул юноша.

Путники сошли на обочину в густо разросшийся терновник и принялись развьючивать лошадь. После трапезы, с набитыми вяленым мясом животами, разомлевшие от нескольких чарок, лениво распластавшись на сухой траве, сонно уставились в сереющее небо.

— Го-го! — крикнул немой, и с завидной ловкостью перемахнув через куст, удивительным образом растворился в сизой вечерней мгле.

Длинная стрела с оперением из рыбьих перьев-плавников, пригвоздила к земле подол Миккиного сюрко. Мелко задрожала и замерла. Вторая прошила сержантов бурдюк, и вино, брызнув теплым фонтаном, залило тому глаза. Коротко свистнув, третья сбила шляпу с Долговязого. Четвёртая, выбив из лезвия фламберга металлический звон, рикошетом скрылась в кустах.

Дюжина всадников, в разноцветных халатах и широкополых шляпах, сдерживая взмыленных лошадей, стремительно окружала привал. Стрелы в огромных, с туго натянутыми тетивами луках целились путникам прямо в головы.

Уги подхватил меч. Мускулы под дубленой кожей вздыбились буграми. Дын-н-н — тетива издала характерный звук. Стрела со свистом впилась в землю рядом с носком его нового сапога.

Перекрикивая лошадиное ржание, лучники отрывисто горланили на непонятном языке. Среди них выделялся двухметровый старик-великан с обожженным лицом. Кроме лука на его седле висел складной арбалет и колчан с болтами, а грудь украшал медальон из красной меди с изображением молодого месяца. Этот отличительный знак говорил о многом.