Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

— Дошли слухи, что ты болтаешь, чего не следует.

— Я дочь графа Иги, — наконец выговорила она, пытаясь придать голосу значимость.

Бородач замер и покосился на спутников.

— Обмануть хочешь? Это мы проверим, чья ты дочь.

— Спросите моего наставника Гердиора.

— И у него спросим. У всех спросим. А пока посидишь в клетке.

— Не имеете права! — Стефа вскочила на ноги, но тощий, что стоял сзади, цепко ухватил ее за шею крючковатыми пальцами. От боли девушка взвизгнула.

— Ты, верно, не поняла, кто мы? О Темной Службе наместника слышала часом?

Глаза Стефы налились слезами — кто не слышал об извергах Монтия?

— Отпустите меня, пожалуйста, — еле выдавила из посиневшего горла. Крупные слезы текли по ее щекам.

Тощий ослабил хватку.

— Не бойся нас, девка, — прошипел ехидно, — мы люди добрые. Ты просто расскажи нам про свои планы и всё. Про то, чем хочешь навредить нашему городу и нашему наместнику.

— О чем в…

Жердяй снова сжал девичью шею.

— Прекрасно знаешь, о чем. Наслышаны о твоих речах. Значит, наместник наш жаден и, говоришь, предатель?

Тощий потянул вверх, лишив ноги опоры. С интересом разглядывал девичье лицо. Повисшее тело забилось в судорогах. Губы посинели, рот широко открыт, глаза закатились.

Ухмыльнувшись, тощий разжал пальцы, и девушка обессилено повалилась на пол.

Подошел бородач и концом палаша коснулся выреза рубахи. Провел вдоль тела — ткань лопнула и поползла под острым лезвием, обнажая молочную кожу.

Верзила глянул без интереса, поморщился и рявкнул, пряча клинок в ножны:

— Одевайся.

Темных из Темной Службы просить о чем-либо бессмысленно. И всё же…

— Пожалуйста, дайте мне самой, — еле слышно прошептала она, закашлявшись. Слова застряли в одеревеневшем горле.

Трое переглянулись. Бородач, жестом указав на дверь, вышел последним, предусмотрительно оставив щель в дверном проеме. Внизу, на полу у входной двери, зажав ладонью рот, тихо плача, и страшась поднять на темных полные безвольного ужаса глаза, застыла притихшая Дора.

Тощий, почуяв неладное, напрягся, прислушался, нервно передернул ноздрями и с силой распахнул дверь.

— Ах, ты мразь! — гаркнул бородач, вбегая и рыская бешеным взглядом по пустой комнате.

Грохоча каблуками, метнулся к окну.

— Вон она!

Стефа бежала по покатым крышам. Ещё немного, и она скроется из виду. Тощий вытер о штанину вспотевшую руку, неспешно вскинул копье. На секунду замер, прищурился, фокусируя взгляд на бегущей фигуре.

— Давай же, Гнус, — нетерпеливо торопил бородач. Тот не повел и бровью. Сейчас на всём белом свете был только он и его убегающая жертва.

Гнус целился долго, сквозь узкие щелки почти слипшихся век, с окаменевшим, лишенным кровинки безбровым лицом, и только крылья ноздрей его мерно подрагивали, вторя глубокому ровному дыханию. Казалось, время замерло в тягучем болезненном ожидании.

И вдруг метнул. Коротко, хлестко, без замаха. Снаряд, мелко дрожа, со свистом разрезая вязкий вечерний воздух, понесся над крышами. Бородач устремился к окну, провожая его нетерпеливым взглядом.

— Нате… — охнул густым басом.

Гнус улыбнулся — копье достигло цели. Зубчатое острие раздробило позвоночник, и древко, выйдя наполовину из пробитой девичьей груди, цепляясь за края черепицы, не позволило телу скатиться с пологой крыши. Стефа умерла мгновенно.

Главарь лихорадочно мотнул головой, грязно ругнулся. Затем кинул тощему, будто ничего не случилось:

— Забери копье, Гнус. Девку положи на кровать. Нас здесь не было.

Выйдя из дома в быстро опускающиеся сумерки, наткнулся на поджидавшего у крыльца Гурио Смытого:

— Я не ради денег, поймите… — промямлил тот запинаясь. — Наместник Монтий самый… он наш…, а она такое про него говорила…

— Это понятно, — бесстрастно перебил темный.

— Вы разве не арестуете ее?

— Уже не требуется, — отмахнулся верзила. Поморщился, словно вступил ногой в дерьмо и раздраженно гаркнул: — Иди отсюда!

Из дверей вышел его напарник с кинжалом. С лезвия капала кровь.

— Там, сержант, точно будет лучше, чем в ночлежке.

— Домашнее-то, завсегда получше казенного, — поддакнул довольный Дрюдор. Выдавив в рот последние капли из бурдюка, добавил, — авось и вино у хозяйки найдется, жабу мне в ноздрю.

Ведя Черного под уздцы, Микка думал о сестре. Он вновь ожил, преобразился, глаза засверкали радостью и задором. Каким же дураком чувствовал себя сейчас из-за прошлой боязни встречи. Некогда угловатая и колючая девчонка удивительно преобразилась, и после бесконечных утрат стала для него глотком свежего воздуха. Сегодня она говорила открыто, тепло и смеялась как-то по-доброму, завораживая, притягивая к себе. Ни капли надменности, ощущалось — она ему искренне рада. Сама предложила ночлег, пообещав договориться с хозяйкой. Взяв его руку, долго не хотела отпускать.

Микка провел сестру до самых дверей, и теперь они с сержантом шли известным ему маршрутом.

— Хороша? — спросил Дрюдор.

— Не то слово, — покраснел юноша.

Свернув за угол и увидев на крыльце двух мужчин и паренька, Микка замедлил шаг. Подойдя ближе, остановился в нерешительности. Сержант устало опустил секиру на мостовую.

— Пришли что ли?

— Вроде того, — настороженно обронил его попутчик.

Бородач пристально осмотрел подошедших.

— Куда? — потянув ноздрями, сплюнул на брусчатку.

— Нам здесь обещали ночлег.

— Поищи в другом месте, — рыкнул громила, демонстративно кладя руку на эфес палаша.

— Что за хорек? — с тревогой в голосе поинтересовался сержант.

Микка нервно передернул плечами, опустив глаза, заметил на каменной выщербленной кладке крыльца несколько темных пурпурных пятен, блестевших в фонарном свете рассыпанными рубинами. Подняв взгляд, замер — по лезвию кинжала, спрятанного за спиной одного из стоящих, медленно ползла большая красная капля. Добравшись до конца клинка, сорвавшись вниз, она разбилась о каменные ступени и превратилась в ещё одно бурое пятно, похожее на остальные. Человек в плаще заметил, куда смотрит рыцарь и уже не таясь, достал из-за спины окровавленный кинжал.

— Зря, — сказал он, прищурив налитые кровью глаза.

Не успев вынуть меч, Микка метнулся назад. Выгнулся, втянул под ребра живот. Кинжал незнакомца, скользнув по кольчуге, рассек сюрко, царапнул кожу на обнаженной шее. Но войти под подбородок не успел. Обух секиры пришелся точно в локоть. Глухой удар разорвал мышцы, раздробил кость. Предплечье вместе с кистью, сжимающей клинок, бесполезно повисло на оголенных сухожилиях. Вой раненого эхом пронесся по безлюдной улице. Короткий взмах вновь вскинутой секиры и отрубленная голова кинжальщика покатилась по мостовой.