Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

Не задерживаясь, поползла дальше. Предательски скрипнула ветхая половица, заставив затаиться. Кожей чувствовала впереди тепло остывающей печи. На сером фоне чернел силуэт — человек спал, прислонившись к печной стенке. Грязь двинулась дальше и вскоре наткнулась на широко расставленные ноги. Лесоруб буркнул что-то нечленораздельное, и девушка замерла, не решаясь двинуться дальше. Но человек продолжал спать. Подогнув под себя ногу, второй дёрнул так, что коленом чуть не угодил ей в ноющее бедро.

Обогнув выставленную ногу, она поползла дальше, протянула вперёд руку и коснулась тёплого металла топочной дверцы. Тяжёлая дверца, чуть скрипнув, отворилась, и слезящийся глаз различил оранжевый отсвет тлеющих в топке углей. Пошарив, добралась до зольника. Ощупала решётку. Помнила, как лучник цепью к ней привязывал Меченого. Цепи на решётке не оказалось. Вблизи послышалось шевеление. Кто-то перевернулся во сне.

— Меченый, — шепнула Грязь, и сердце её заколотилось.

Человек не шелохнулся. Она подползла ближе, ледяными пальцами коснулась плеча спящего.

— Эй, Меченый, — позвала, на этот раз чуть громче.

Ответом снова была тишина. Человек лежал на спине, и казалось, даже не дышал. Сев на колени, она легонько провела ладонью над лежащим, в поисках дыхания. Пальцы тронули холодный металл кольчуги, и девушка напряглась, вспоминая, была ли кольчуга у Меченого. Рука продолжила движение. Пальцы достигли лица, почувствовали еле уловимое движение воздуха, коснулись колкой щетины и, не нащупав на щеке клейма, увязли в густых усах.

От неожиданности девушка вздрогнула. Мысль молнией пронзила её: спящий — верзила Грин.

Спазм стремительно передавил горло и её вырвало прямо на спящего. Тело ударила дрожь. Одёрнув, бросила руку безвольно на пол. Звякнуло. Ладонь упёрлась во что-то твёрдое. Пошарив, нащупала знакомое навершие гарды. Пальцы тут же ухватили рукоять и мгновенно сжались.

Верзила так и не проснулся. Клинок вошёл в его лицо как нож в окорок. Проткнул глаз до затылка, так что старший брат Бесноватого не почувствовал ничего. Всё случилось быстро и тихо. Лёгкая смерть.

Кровь веером оросила обмякшее тело синелесца. Капли упали на тлеющие в печи угли, на брёвна, лежащие рядом, на мелкий хворост и ветхое тряпьё для розжига. Чёрная лужа, растекаясь по полу, коснулась колен. Северянка сжалась, глубоко дышала, прислушиваясь единственным здоровым ухом. Тихо.

Выждав, потянула клинок на себя, но тот не поддался. Его прочно заклинило между половых досок. Она потянула сильнее, и тут мёртвое тело тряхнуло в конвульсиях. Ноги судорожно и громко забарабанили по полу. Агония тут же прекратились, но в углу раздалось шевеление.

— Грин, это ты? — послышался сиплый глухой голос.

Грязь что есть силы, тянула рукоять на себя. Безрезультатно. Руки скользили по мокрому от крови черену. Отпустив меч, она шарила по телу убитого в надежде найти его оружие.

— Грин, — зловеще просипел голос, — где сука? Я не слышу её.

Руки опустились на пол, пальцы нащупали металлический прут — печная кочерга. Ухватив двумя руками, затаилась, прислушиваясь, как бранясь и кряхтя, сиплый направлялся к ней. В темноте еле различимая его тусклая расплывчатая фигура ползла на четвереньках, то и дело, поправляя сползающую с откушенного носа повязку.

Грязь отпрянула назад в темноту, к печной стенке. Разбойник подполз ближе и практически носом наткнулся на блестящий в редких всполохах, торчащий из трупа меч. Он поднял голову и увидел её.

— Тварь! — выкрикнул во всё горло сиплый и осёкся.

Удар был направлен на крик. Загнутый конец кочерги воткнулся в широко открытый глаз. Не мешкая, Грязь вырвала остриё из опустевшей глазницы и, размахнувшись, впечатала кочергу в перемотанный тряпкой остаток носа.

Сиплый упал на колени, руками закрыл лицо.

Она вскочила на ноги, занесла орудие над головой и что есть силы впечатала тупой конец кочерги сиплому в макушку.

Хрустнул шейный позвонок.

Девушка упала на колени, и уже без разбора и остановки продолжила кромсать кочергой бездыханное тело своего насильника.

Шум возни наполнял хижину. Просыпались спящие, кто-то чиркал огнивом. Зажёгся трут, вспыхнула лучина. В тусклом свете неторопливо разгорающегося огня блестела кровь. Опустив кочергу, девушка сидела, словно на крошечном островке, а вокруг в разливающихся тёмных лужах зарождался багровый свет. Запах крови был настолько сильным, что даже сломанный нос чуял его. Обессиленные руки лежат на коленях, по щеке катится слеза. Продирая глаза, лесорубы смотрели на неё, не понимая, что произошло.

Раздался скрип, входная дверь распахнулась, и вся хижина озарилась ярким зелёным лучом.

— Стойте, стойте! — перегнувшись через борт, Гертруда тщетно пыталась сосчитать парящих над морской синевой летающих рыбок. — Что ж вы такие прыткие… семнадцать, восемнадцать. Будь у меня крылья, я вас живо догнала бы!

Она залилась смехом и, поправляя разметавшиеся по плечам густые каштановые волосы, развернулась к рослому огромных размеров угрюмому старику, облачённому в сияющие в лучах весеннего солнца доспехи.

— Как здорово, дядя Йодин, уметь жить и в воде, и в небе. Почему люди не могут так? — она вновь перегнулась через борт. — Эти рыбки живут в море, летают в небе и, наверное, не умирают совсем. Неужели люди рождаются лишь для того, чтобы умереть? Как это глупо. Какая глупость эта война.

— Твоя мать пришла сюда не с войной, но с миссией.

— Знаю-знаю. Я много раз слышала о едином Сухоморье и от монахов-пещерников, и от достопочтенных учителей. И всё же… люди на той войне умирают по-настоящему. Ведь так?

— Рано или поздно все умирают.

— И я?

— Ты нет. — Густые седые усы великана тронула еле заметная улыбка: — Принцессы не умирают. Особенно такие красивые как ты. Они превращаются в летающих рыбок.

— Шутник ты, дядя Йодин, — вновь рассмеялась Гертруда задорным и светлым, как весеннее утро смехом, подставляя хорошенькое личико сухому северо-западному Аргесту.

Неугомонный ветер, стуча друг о друга туго натянутыми вантами, гневно трепал на кормовом флагштоке широкое синее полотнище с изображением огромного оранжевого солнца посредине. Корабль шёл против ветра, и казалось, само Сухое море не желает пускать принцессу туда, где нет ни балов, ни молодых ухажёров, ни придворных подружек, ни строгих гувернанток, ни веселья, книг, песен и безграничного счастья. Целое утро судно филигранно лавировало, меняя галсы с правого на левый, пока, наконец, в брезжущей сизоватой дымке горизонта к всеобщей радости моряков не забрезжили огни Оманского маяка.

Несмотря на прочно обосновавшуюся после поздних весенних заморозков тёплую солнечную погоду, Герания принцессу встретила неласково. Да и как могло быть по-иному, если по приказу её матери, Гертруда обязана была прибыть инкогнито. В целях безопасности королевский флаг спустили задолго перед входом в порт, а длинная глубокая накидка скрыла от посторонних взглядов так хорошо известные отакийцам её курносый носик и большие карие отцовские глаза.