Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

А ещё Себарьян узнал его пленницу. Желая убедиться, не ошибся ли, вынул монету — аванс королевского советника — и внимательно посмотрел на её лицевую часть. Вряд ли кто из местных видел такую. В северных краях, у подножия Гелей, серебряный томанер видел не каждый, а уж отакийский золотой и подавно. Старик Лигорд был крайне сентиментален и за год до смерти отчеканил золотой томаз с изображением профиля любимой внучки. Себарьян не имел языка, но глаз имел зоркий. Ошибки быть не могло, девчонка — принцесса Гертруда. Также немой знал, чья она дочь и кем приходится ему. И ещё он знал, что юные отакийские девушки королевской крови обычно не по своей доброй воле ложатся на лошадиную холку со связанными руками. И всё же не стоило убивать человека, спасшего ему жизнь.

Он всё рассчитал верно. Испуганный конь обронил ношу и, свалившись в сугроб, придавил седока. Девочка пришла в себя, попыталась встать на ноги, но со связанными за спиной руками сделать это было довольно сложно. Всё-таки ей удалось, и, утопая по колено в снегу, она устремилась прочь.

Себарьян не спешил покидать укрытие. Можжевеловый куст надёжно скрывал его. Пригнувшись, немой обтёр ладонь о мех барсучьей накидки. Неторопливо наложил на лук стрелу, наблюдая, как конь приподнимает голову и болезненно озирается глазами полными страха. Как дико фыркает, разбрызгивая пену, и взбивает снег, суча тремя ногами. Четвёртая сломанная неподвижно увязла в сугробе.

Оставаясь в седле, не в силах подняться, всадник вертел головой, пробуя определить, откуда был сделан выстрел. Себарьян медлил. Не стоило убивать человека, спасшего ему жизнь, или, по крайней мере, присутствовавшего при спасении.

Девочка отбежала шагов пятнадцать, поскользнулась и повалилась в снег. Конь заржал и в последний раз попытался встать. Хозяин поглаживал его гриву и что-то беззвучно шептал на ухо.

Наконец немой вышел из-за куста и направился к лежащему всаднику. Вскинул лук, быстро прицелился и хладнокровно пригвоздил его ногу к лошадиному крупу. Конь заржал от боли, но хозяин его не издал ни звука. Стиснув зубы, бросил испепеляющий взгляд.

Стоило помочь коню, и Себарьян натянул тетиву в третий раз. Остриё вонзилось животному в ухо. Конь в последний раз выдохнул сизое облачко пара, и затих навечно.

Его хозяин, даже не моргнув, глядя убийце в глаза, потянулся растопыренными пальцами к лежащему в стороне предмету. Себарьян присмотрелся — загнутый дугой камень в виде когтя или клыка воткнут острым концом в сугроб. Похож на медальон из тёмно-зелёного минерала, и снег под ним блестит неровным болотным сиянием. Порванная кожаная тесёмка продета в ушко бронзовой оправы.

Пальцы Меченого коснулись тесьмы, ухватили и потянули к себе. Оставляя за собой небольшую зеленоватую борозду, медальон медленно пополз по снегу. Немой выпустил очередную стрелу, и та проткнула руку лежачего ближе к запястью, раздробив сухожилье. И снова его уста не вымолвили ни стона. Он напрягся, не сводя глаз с лучника, потянулся к медальону второй рукой. Следующей стрелой она оказалась прибита к мёрзлой земле так же, как и первая.

Краем глаза немой уловил движение в стороне. Беглянка снова поднялась на ноги. Снежные комья прилипли к её растрёпанным волосам, облепив сбившийся набок воротник не по размеру огромной накидки. Сделав два шага, она снова плашмя повалилась на снег. Пришло время помочь, и немой, надев через плечо лук, направился к отакийке.

Меченый теперь не опасен и Себарьян принял решение — неважно как сложится, но убивать человека, спасшего ему жизнь, или, по крайней мере, присутствовавшего при спасении действительно не стоило. Придавленный тушей мёртвого коня, с простреленной ногой и прибитыми к земле обеими руками, тот беззвучно смотрел вслед немому, будто немым был он сам.

— Эй… подай… — вдруг раздалось за спиной.

Немой повернулся. Взгляд Меченого изменился, и теперь в его серо-зелёных глазах читалась просьба. Ему удалось высвободить руку, но торчащая в запястье стрела не давала возможности двигать кистью. Касаясь кожаного ремешка, он силился ухватить его двумя пальцами, но те не хотели сжиматься.

— Эй… осенью на востоке… — прерывисто зашипел он, — …у оврага. Вспомни? Озеро… Дева Воды… помнишь? Графский племянник…

Себарьян остановился. Услышанное удивило его. Дорога вместе в десять дней, а он в клеймёном попутчике так и не узнал того парня у озера.

Хотя, какое кому дело до чужих судеб? У каждого она своя. Что было — осталось в прошлом, что будет — знает лишь сумасшедший Птаха-звездочёт. В жизни немому попадались разные люди, большинство не оставляло воспоминаний. Некоторые оставляли языки для его ожерелья, остальные забывались сразу.

К тому же тот, которого он спас тогда у озера, был совсем ещё мальчик с мечтательным взором и розовеющими щеками, а тот, что перед ним — изгой с изуродованным лицом, немощным телом и леденящим душу взглядом живого мертвеца. Ничего не осталось от наивного юноши, доверившегося озёрной твари. Но если он действительно тот парень, то, как всё-таки людей меняет время и война. Может они этого хотят сами? Как бы то ни было, у немого появилась ещё одна причина, почему язык Меченого не должен висеть на шее рядом с другими.

— Подай… — повторил снова, касаясь тесьмы непослушными пальцами.

Себарьян покосился на медальон, перевёл взгляд на Меченого, на его простеленную руку. Странно, вокруг раны рука тёмно-зелёная, почти чёрная. Снег под ней тоже позеленел и подтаял.

С западной стороны, куда уходила санная колея, раздался протяжный волчий вой. Девочка вдалеке снова поднялась. Но на этот раз ей не удавалось встать на ноги.

Стоило поторапливаться, и немой поднял медальон с мокрого снега. Поднёс ближе к глазам, посмотрел сквозь него на солнце. Зелёный камень покрылся испариной, на медной оправе застыл солнечный блик. Причудливо изогнутый достаточно крупный нефрит, а может даже изумруд походил на коготь взрослого медведя или большой волчий клык. Внутри камня брезжил свет. Словно крошечный костёр, запечатанный в холодной льдинке, в глубине когтя играло зелёное пламя.

— Дай сюда, — змеёй прошипел Меченый, пытаясь вытащить зубами из ладони стрелу. Чем сильнее разгорался огонь в камне, тем быстрее затухали его болотные глаза.

Помедлив, Себарьян аккуратно связал порванную тесьму, склонил голову и надел медальон на шею. Коготь на его груди, окружённый ожерельем из высушенных человеческих языков, вспыхнул убийственным лучом.

На третий день поисков они вышли на след, и это было великой удачей. Бессонная ночь сменилась многообещающим утром, ветер стих и холодный солнечный диск, выглянув из-за скал, пустился в свой короткий однообразный путь. Праворукий не мог унять волнение.