Сергей Городецкий - Страшная усадьба [Избранные рассказы]

Царевна Сластена так обрадовалась, что стала прыгать в скорлупке, скорлупка закачалась, и свечка потухла. Плыли в темноте.

— Боюсь! — сказала царевна Сластена, засовывая в рот мармелад.

— Сейчас повернем, и Хлопушечный Завод будет, — сказал Старикашка, — только ты не бойся, как начнут хлопать хлопушки в честь твоего прибытия.

— Что это значит: «в честь моего прибытия»? — спросила царевна Сластена.

— Видишь ли, я сам не знаю, что это значит, но у нас так говорится про царя сластей Неулыбу, про всех царевен-Сладкоешек, про Пряничного королевича и про других.

— Ах, как это интересно! — сказала царевна Сластена и хотела еще что-то сказать, но в это время скорлупка повернулась, и на берегу появился Хлопушечный Завод. Он был такой красивый, что у Ани рот раскрылся от удивления.

Сто золотых колонн, перетянутых внизу и наверху, как у настоящих хлопушек, стояли на берегу и ежеминутно хлопали. По берегу было разостлано бумажное кружево, а у самой реки стояла палатка из разноцветной слюды. Было светло, как днем, и громко, как на войне.

— Это «в честь моего прибытия»? — спросила царевна Сластена.

— В честь твоего прибытия! — ответил Старикашка.

Скорлупка подплыла к палатке. Ловкие слуги в бумажных костюмах помогли царевне Сластене выйти на берег.

Как только она ступила на берег, сто золотых колонн хлопнули изо всех сил и разорвались. Из них посыпались всякие бумажные наряды. Царевна Сластена выбрала себе голубую шапочку, красный передник и лиловую накидку. Вышло очень красиво!

Аня увидела перед собой ворота, сложенные из вяземских пряников. На каждом было отпечатано: «Аня». Ворота распахнулись, и она вошла в длинный-предлинный коридор, тоже выстроенный из пряников. Пахло здесь так вкусно, что у нее слюнки потекли.

— Можно отломить кусочек? — спросила Аня у Старикашки.

— Нет, нельзя! Если только кусочек отломишь, весь дворец развалится, — ответил Старикашка.

Долго они шли, наконец, вышли на площадь. Посредине стоял дворец самого Неулыбы. Он весь светился, потому что сделан был из леденцов: малиновых, земляничных, черничных и ананасных. Леденечные сосульки висели всюду. Во дворце был бал, гремела музыка.

Старикашка сказал Ане:

— Царевна Сластена! Прошу тебя подождать у дверей. Я пойду сказать царю Неулыбе, что ты приехала, и он сам выйдет тебя встречать и поднесет тебе поднос таких сластей, каких ты никогда не видывала. Ждать тебе надо будет только одну минутку, но помни, что ни одной сосульки нельзя тебе тронуть, пока не загремят опять хлопушки, а хлопушки загремят, как только ты войдешь в зал.

— Хорошо! — ответила со вздохом царевна Сластена. Старикашка скрылся. Она одна стояла на крыльце.

— Откуси от меня кусочек! — сказала ей земляничная сосулька.

— Нельзя! — ответила Аня.

— Ну, от меня откуси кусочек, — сказала малиновая сосулька.

Аня ничего ей не ответила, а только вздохнула.

— Лучше всего меня попробуй, — сказала черничная сосулька, — ведь ты меня никогда не едала!

— Правда! — ответила Аня.

Она не могла удержаться, протянула ручку, отломила кусочек. Но только поднесла его к ротику, как весь дворец Не-улыбы погас, потемнел и растаял. Аня стояла одна в темноте. По реке плыла скорлупка с потухшей свечкой, и слышно было, как горько плакал в ней Старикашка. Аня заплакала сама, стала тереть кулачками глазки. Отняла кулачки и увидела, что сидит в своей кроватке; за окном уже светло.

— Няня, няня! — закричала царевна Сластена.

Няня заворочалась на своей постели и подняла голову.

— Проснулась, царевна моя! — сказала она, улыбаясь. — А мне-то всю ночь снилось, что пряники ем, и такие сладкие, что даже тошно стало.

— А мне Неулыбин Старикашка не позволил и дотронуться до них, — сказала грустно Аня.

— Иди-ка, умываться будем! — забурчала няня. — Какой еще там Неулыбин Старикашка?

Она совсем забыла, что сама впустила его вечером в детскую!

Всякий, кто видал хоть самый маленький кусочек льда, может себе представить, как красив дворец деда Мороза. Он весь сделан изо льда. Он весь сияет зеленым светом, в нем светло днем и ночью, и при солнце и при луне, на нем столько башенок, что сосчитать невозможно. По всем залам можно на коньках кататься, подушки на диванах набиты самым мягким снегом. Если б не холод, жить в таком дворце было бы одно удовольствие.

Вот, в этом дворце был пир. Больше всего угощали, конечно, мороженым. Музыка играла очень печально, потому что это был прощальный пир. Близилась весна, и Морозу надо было расставаться со всеми своими зимними друзьями.

Дед-Мороз сидел на высоком ледяном троне, по обе стороны от него на лавках сидели дочки его Снегурки. Их было семь, но сидело только шесть, а седьмой совсем не сиделось, она все вертелась, подбегала к гостям и старалась развеселиться, но личико ее было очень печальным: ведь и с дочками-Снегурками надо было после этого пира расставаться Морозу.

Метели — Снегуркины тетки, Вьюги, — Снегуркины бабки, Иней, — Снегуркин дядя, подходили прощаться к Морозу.

— Не свистите, пожалуйста, так жалобно, — сказал Мороз Метелям, — а то я расплачусь!

Но Метели не могли не свистеть жалобно: такой уж был у них голос! Ходить, по правде сказать, они тоже не умели, а умели только плясать. Довольно смешное было это прощанье! Снегурки смеялись в кулачок на своих теток.

Потом подходили Вьюги прощаться.

Мороз им тоже сказал:

— Не войте так печально! Я чувствую, что я расплачусь.

Бабки-Вьюги закрутились, завертелись и завыли. Они очень любили Мороза, и не хотелось им покидать его дворца. Тетки-Метели не могли удержаться и второй раз принялись прощаться. Такой свист, такой вой подняли во дворце Мороза, что мужики, которые за десять верст от этого места проезжали на реку лед ломать, высунулись из воротников и сказали:

— Ну и здорово воет!

— Ну и ладно свистит!

А мужики знают толк в свисте метельном и вое вьюжном и не похвалят зря.

В конце концов, Дед-Мороз не выдержал и заплакал. Тотчас ледяные сосульки из слез намерзли у него на глазах. Чем больше он плакал, тем длиннее становились сосульки. Когда они уперлись в пол, Мороз сказал: