Торп Мак-Класки - Дуэль магов [Две вампирские повести]

Но Питерс успел просунуть ногу в щель; Этредж уперся плечом в дверное полотнище. Дверь широко распахнулась; последовала потасовка, брякнуло железо, слабоумный блондин оказался в наручниках. Его затрясло.

Питерс вытолкал его на палубу.

— Отведите его в безопасное место, капитан, — скомандовал он. — Бедолага совершенно безобиден!

Дверь закрылась…

— Мэри! — Этредж прыжком преодолел просторную каюту, ринувшись к огромному лиловому креслу, над спинкой которого заметил ореол каштановых волос. — Мэри! О Господи!

Подскочив к девушке, Этредж схватил ее за руки и с растущим ужасом заглянул широко распахнутые глаза, слепо устремленные в море за иллюминатором и белоснежным релингом.

— Гипноз! — Крик муки разорвал тишину каюты.

— Этредж! — говорил Питерс, резко, предупреждающе. Этредж обернулся. Дверь одной из господских спален тихо отворилась…

На пороге стояли трое — двое мужчин и женщина. Это были граф Вурц с шофером и Катарина Грант!

Солнце село!

На какую-то жуткую секунду все пятеро замерли; лишь Мэри, слепо глядящая в сумеречную ширь океана, не почувствовала напряжения. Шум моторов звучал в ушах Этреджа и Питерса подобно ударам гигантских молотов о горы железа.

Рука Этреджа потянулась за пистолетом; шофер графа Вурца с быстротой пантеры занял пост у двери; Катарина Грант, печальная и юная, в широких белых брюках и спортивном пиджаке, с нарочитым равнодушием уселась в одно из глубоких кресел и невозмутимо уставилась на Этреджа; граф Вурц не двинулся с места.

Когда он заговорил, в его голосе слышались ярость, подобная горячим языкам пламени, и нечто весьма напоминающее страх:

— Вот уж не ждал, что вы и сюда за мной последуете, комиссар Этредж. А вы умнее, чем я думал. Надо было вас убить. Однако — пока ваша возлюбленная спит — я готов на переговоры с вами.

Этредж, низко опустив голову, не шевелился. Затем тихо сказал:

— К черту переговоры! Если бы Мэри видела меня сейчас, она бы одобрила то, что я сделаю. Я вас прикончу! — Его кулак под пиджаком неожиданно сжался.

Граф Вурц усмехнулся.

— Ваш пистолет тут не поможет, — многозначительно произнес он. — А теперь… Себастьян, присмотри-ка за дверью!

Вурц прыгнул, вытянув вперед руки с ногтями, подобными когтям хищной птицы. Рука Этреджа вынырнула наружу со скоростью света.

— Это не пистолет, Вурц , — прошипел он, — а кинжал, убивший Айкельмана!

Тускло сверкнуло серебро, занесенное для удара.

Вурц безуспешно дернулся, пытаясь остановить свой бросок — но было слишком поздно. Лезвие уже распороло его смокинг, разорвав рукав от плеча до локтя.

Вурц отпрянул. Его глаза жарко сверкнули, наполнившись страхом попавшего в западню зверя. Из раненой руки полилась кровь и закапала с пальцев на ковер.

— Себастьян, — выкрикнул он, — кинжал!

Обезьяноподобный шофер сделал выпад, уклонившись от удара Этреджа с нечеловеческой ловкостью; его пальцы сжали и вывернули запястье комиссара. Окровавленный кинжал упал на пол.

Вурц хмыкнул — невыразимо зло и жутко. Быстро наклонился, намереваясь подобрать оружие. И в то же мгновение пошатнулся и опустился на колени с выражением невероятного изумления и смертельного страха на лице.

На его груди, слева, расплылось алое пятно! За спиной Этреджа грянули выстрелы: это Питерс выпалил два раза подряд. Шофер графа Вурца пьяно покачнулся, когда пули вошли в его тело, затем упал лицом вниз. Катарина Грант, пылая сверхъестественной ненавистью, выпрыгнула из кресла и набросилась на Питерса, оказавшегося в нескольких шагах от нее. Но ее прыжок быстро оборвался.

Целясь в ее юную грудь со спокойствием стрелка по мишеням и глазами, исполненными невыносимой муки, Питерс одним выстрелом пробил ей сердце.

И тут раздался крик ужаса. Этредж и Питерс обернулись. Это кричала Мэри!

— Чарльз! Чарльз! Оглянись!

Она лишилась чувств. Из-за двери доносились звуки ударов и возбужденные возгласы.

Этредж пошел открывать — и схватился за горло, окаменев от увиденного.

На великолепном ковре лежало обезвоженное тело, забальзамированный труп девушки, умершей много месяцев назад; ее желтая кожа покрылась пурпурными пятнами, щеки ввалились, полузакрытые глаза подернулись пленкой гнили. А чуть поодаль от нее виднелись два скелета, утонувшие в грудах пропитанной серой слизью одежды и сочащиеся алой кровью.

Питерс с пепельно-серым лицом бессмысленно бормотал:

— Боже! Как мне объяснить Мэгги, зачем я попросил оружейников переплавить ее серебряные ложки в пули?

Луна, поднявшаяся на ширину двух ладоней над горизонтом, пронзила лучами черный океан, преобразив кильватерный след «Синтии» в волшебное серебро дороги. Небо засияло звездами.

Этредж, Питерс и Мэри Робертс сидели плечом к плечу на корме яхты и кутались в бушлаты: близилась полночь, а погода стояла не по сезону холодная. Они негромко переговаривались, надолго замолкая. На их лицах, бледных в лунном свете, все еще читался пережитый ужас.

— Итак, — тихо сказал Питерс, — дело Айкельмана завершено.

Он вынул баснословно дорогую нить жемчуга из футляра, лежащего на столике у его локтя, и полюбовался ее красотой и блеском в лунном сиянии, а затем положил обратно.

— Жалко, что нельзя это подарить Мэри, да, Чарльз?

— Да, — усмехнулся Этредж, — а еще другие драгоценности с облигациями. Все они будут возвращены наследникам Айкельмана.

Он немного помолчал.

— Нам с Мэри для счастья Айкельмановских жемчугов не требуется.

Мэри взяла теплыми пальчиками его руку и поднесла ее к своим губам. Все трое замолчали, охваченные дружескими чувствами…

— Да, — чуть погодя продолжил Питерс, — хорошо, что мы… похоронили тех в море. Уж в такое точно никто не поверил бы.

— Нет, — согласился Этредж. — О том, что на самом деле случилось, знают только оказавшиеся сегодня на борту яхты. А они будут молчать.

Питерс сухо засмеялся.

— Побоятся, как бы их не сочли помешанными, — с видом настоящего мудреца изрек он.

Этредж покрепче прижал к себе Мэри.

— А Грантам не стоит говорить, что мы вскрыли… могилу Катарины, — задумчиво добавил он. — Жаль, конечно, что Бениати с Мурами под суд не пойдут.

— Да, их не осудить, — негромко подтвердил Питерс. — Иначе нас весь город засмеет.

Лицо Этреджа озарила привычная загадочная усмешка.

— Точно, — не стал спорить он. — Мы только и можем, что устроить слабоумного беднягу-слугу в приличную клинику. Занятно, что Вурц держал при себе идиота.

Питерс покачал головой.

— Ему пришлось. Человек в здравом рассудке сразу бы почувствовал, кем был граф, и не смог бы ему служить. Тот идиот был крестьянином; наверное, Вурц привез его еще ребенком из собственного поместья.