Елизавета Прибой - Стеклодув

Однажды, когда мне было шесть, я во всю прыть катилась на велосипеде по кочкам между полями, надеясь обогнать закат и оказаться дома раньше, чем коварные сумеречные тени отужинают моей душой. Вечер покидал наш маленький, затерянный сельский городок, и я знала — ночь идет! Её щупальце извивалось рядом с задним колесом моего велосипеда, а сверчки — её вестники — уже во всю отбивали приветственный марш.

И вдруг среди этой наползающей черноты я увидела свет костра, прямо как видят путники в фантастических книжках. Он был далеко от дороги, где-то за кустами, куда вела тонкая, почти неразличимая тропинка. Этот огонек звал меня, и я, бросив велосипед на обочине, пошла, хотя, честное слово, я была самым трусливым ребенком на свете. В конце тропинки громоздился самый обычный шалаш из старой простыни, подвешенной к ветке, и ярко пылающий перед ним костер. Мы с папой тоже устраивали такие домики под деревьями на заднем дворе или ещё где-нибудь.

— Эй! — крикнула я, но мне не ответили. Тогда я вошла. Внутри земля была тщательно выстлана сеном, покрывалом и подушками, на которых лежал большой серебристый фонарь и книга с загадочным для меня названием «Путешествие к центру земли». Да, я умела читать.

— Ты чего орешь? — спросил меня голос, и я сначала что было мочи завопила от неожиданности, а только потом обернулась.

И в этот миг — запомните его! — наши судьбы встретились. Так началась моя теплая привязанность к одному из самых удивительных людей, когда-либо встречавшихся на моем жизненном пути, и урок, которому я дала себе обещание учить каждого, кто только пожелает слушать. Но в тот момент маленькая шестилетняя трусливая я этого не знала, передо мной стоял просто мальчик лет девяти с охапкой веток в одной руке и ещё одним здоровенным фонарем в другой, слепя светом мне глаза. И мы ничего, ничего ещё не знали.

Меня зовут Олеся, а его Ян. Я выросла здесь, в окружении леса и полей, в небольшом и далеком, но душевном городке. А он родился на окраине столицы, и сюда они с отцом приехали, чтобы найти спасение не только от смога и наступающей индустрии, но и от смерти, висевшей над их домом с момента кончины матери Яна несколько лет назад. Мои родители были врачами, а его отец продал сеть автомастерских и планировал основать фермерское хозяйство, как и его родители когда-то. К слову, у него это отлично получилось. Я умела любить людей и имела по другу едва ли не в каждом дворе, а Ян предпочитал людям книги, лошадей и собак. И, наконец, я могла слышать, когда другой человек думал о смерти, а Ян умел силой воли управлять эмоциями окружающих людей. И каждый из нас хранил свой секрет от всего мира, от всего огромного мира, кроме друг друга.

Наши детские жизни были разными. Я — непоседливая, прямолинейная и эмоциональная, в любой компании сходила за свою и очень гордилась дружбой с мальчиком на целых три года старше. Ян — чужой среди детей наследственных фермеров, спокойный, скрытный и любопытный до недетских вопросов, интересовался местным обществом чуть меньше, чем оно им. И за такое невнимание местная детвора, как это водится, частенько отделывала его до кровавых соплей.

Один из таких дней стал по-настоящему памятным. Вот уже года три мы были не разлей вода, и в тот раз я услышала голос Яна сквозь открытое окно дома лучшей подруги, у которой гостила. Он кричал, и кто-то ещё рядом с ним кричал, и я, выхватив из стоявшей на столе кастрюли с супом огромный половник, тоже закричала, выскакивая на улицу прямо через низенькое террасное окно. За хлипким деревянным забором трое здоровенных мальчишек прижали прямо животом к земле моего побитого друга. Один, светловолосый, сидел на нем, заломив руки за спину, а двое других сидели рядом на корточках. С визгом, который мог бы дать фору пожарной сирене, я подлетела к первому парню и с размаху опустила ему тяжелый металлический половник на голову. Со протяжным стоном он схватился за голову и сполз со спины Яна. Другой мальчишка, выкрикивая проклятья, тут же подскочил ко мне сзади, отобрал грозное оружие и скрутил за спиной руки. Третий снова прижал к земле Яна.

— Не трогайте его! Он мой друг! Не трогайте! — орала я, извиваясь и пытаясь укусить державшего меня парня за руку.

— Ах ты… — сказал первый мальчишка, успевший очухаться от моего сокрушительного удара, и извергший из себя такие слова, которых я знать не знала. Ян крикнул что-то невнятное, но тут же получил удар ботинком в бок.

Светловолосый мальчишка подошел ко мне, и, низко наклонившись, сказал:

— Раз вы друзья, хочешь, тоже накормим тебя землей? Все должно быть поровну!

И, хотя у меня на голове даже волосы зашевелились от страха, землей меня в тот раз не накормили. На мои вопли прибежала подруга вместе со своими родителями, и мы были спасены. Хотя злость во мне кипела ещё долго — оказалось, эти парни решили проучить Яна не за что иное, как за дружбу с малолеткой, то есть со мной.

Моя мама — уже в то время лучший педиатр в округе — щедро обмазала его зеленкой, заклеила и забинтовала, а затем мы отправились к Яну домой и забрались прямо на крышу высокого сарая, откуда были видны наши необъятные зеленые фермерские просторы. Мы сидели на самом краю и болтали ногами в воздухе.

— Ты мог бы сказать им, что общаешься со мной из жалости, или потому что папа заставляет. И они, может быть, не стали бы с тобой драться.

— Не мог бы. Во-первых, это неправда, а во-вторых, по отношению к нашей дружбе это было бы нечестно.

— Все лучше, чем быть битым.

Он строго посмотрел на меня.

— Это тебе все лучше, потому что ты девочка. А я — мужчина, и я не должен отказываться от своих друзей даже на словах.

— Даже если они захотят тебя убить?

Ян посмотрел на меня еще строже. Он встал, отошел от края, положил руку на сердце и торжественно сказал:

— Лося, — такое ласковое прозвище дал мне Ян за упертый характер, — обещаю тебе каждую минуту жизни гордиться дружбой с тобой, и никогда от неё не отказываться, даже если кто-нибудь захочет меня за это убить.

От такого драматичного поворота событий я вылупила глаза, а потом вскочила и тоже положила руку на сердце (правда, я тогда думала, что сердце справа — так что, получается, не совсем на него).

— Тогда я тоже обещаю всю жизнь гордиться и никогда не отказываться! И не потому что я мужчина, а потому что я так хочу!

Итак, в тот день мы спустились с крыши сарая скрепленные обещанием, которое не каждому в жизни посчастливилось дать.