Джон Коннолли - Музыка ночи [litres]

Я знаю, что это правда: есть люди, которые истинному горю предпочтут ложную надежду – кто охотней обнимется с фальшью мнимой любви, чем с реальностью одиночества. Быть может, таковой была и королева – хотя кто знает, до какого безумия способно довести нас великое отчаяние или сотни способов, коими сердце может разбиться на жгучие осколки?

Когда Полый Король вернулся, королева взяла его за руку и отвела к себе на ложе.

А когда он заключил ее в объятия, она плакала, и плакала, и плакала…

Даже среди рухляди и пыли можно и нужно было делать деньги. Немецкие бомбардировщики целые улицы превращали в горы битых кирпичей и воспоминания, и Фелдер в ближайшем времени не усматривал никого, кто бы собирался снова туда вселиться, если только не хотел заполучить себе в соседи полчища крыс. Некоторые районы были настолько опасны, что их прежних обитателей не пускали даже прочесывать развалины на предмет уцелевших пожитков. Им оставалось топтаться возле заградительных кордонов, плача по утраченному добру и молясь, что кому-то удастся вызволить хоть что-нибудь, когда строения объявят безопасными.

Однако они понимали, что если это и произойдет, то лишь после того, как разберут завалы, или же когда полы и стены, сжалившись над собой, окончательно рухнут.

«Клады» – так называл их Фелдер. Здесь имелись разнообразные ценности и конечно же одежда. И любую вещичку можно было продать или выменять – только следовало соблюдать осторожность. Лондонские полисмены «бобби» мародеров не жалуют. Чтобы лишний раз об этом вспомнить, ребятам из шайки достаточно заглянуть в «Вилль» – Пентонвильскую тюрьму, куда на пять лет прописался Малыш Тэм. Да уж, этот срок будет для него нелегким, ведь кто-то из «бобби» сломал Малышу правую ногу, и бедняге приходится волочить ее за собой, как гнутую хворостину.

Хотя в целом Старый Билл [23] Старый Билл – ироничное прозвище английской полиции. , ослабленный нуждами войны, ведет себя нынче нерасторопно, Фелдеру с его ребятами скинуть его с хвоста не очень-то и сложно. Малышу Тэму просто не повезло. И вообще он легко отделался: множился слушок, что Блэки Харпера на углу Шафтсбери, где он тырил костюмы из разбомбленной мужской галантереи, застрелил солдат (детали дела газеты замяли из соображений нравственности: и без того немцы с воздуха утюжат – счет потерь идет на тысячи, не хватало еще, чтобы и лондонцы их множили). Поговаривали о том, что Билли Хилл, претендующий на звание шишки лондонской преступности, интересуется, как звали солдатика, который всадил в Блэки Харпера роковую пулю (Харпер, оказывается, являлся компаньоном Билли, а в военную пору умные люди, как известно, ценятся вдвойне).

Впрочем, Билли Хилл и ему подобные действовали на другом уровне, чем братия вроде Фелдера, хотя Фелдер, конечно, мечтал о большем. Фелдер, Гривс и Найт – звучит, как трио юристов! Правда, в действительности они были мелкой рыбешкой, которая кормится илом и водорослями. И не мудрено – выше всплыть они не могли, чтобы не стать живцом для более крупной рыбы! Всех троих, включая бедолагу Тэма, на волю в каком-то смысле выпустили немцы: началась война, и тюрьмы освобождались от тех, кому досиживать оставалось меньше трех месяцев. Заодно подчищались и борсталы [24] Борстал— исправительное учреждение преступников от 16 до 21 года. от сидельцев со сроком не больше полугода. Под эту категорию как раз попадали Найт, Гривс и Малыш Тэм.

Фелдер был старше и на момент освобождения в тысяча девятьсот тридцать девятом году мотал уже третью ходку за хранение краденого. От призыва его тоже освободили: в восьмилетнем возрасте ему из рогатки вышибло глаз, и нехватку зрения он как мог обращал себе на пользу.

Малыш Тэм был умственно отсталым, ну а Найт прибыл из Северной Ирландии. Он хотел найти в Лондоне работу, но за несколько недель в столице успел попасть в борстал за изнасилование, поэтому технически для призыва был непригоден (впрочем, сам он того не знал, а в призывной участок его никогда не тянуло).

Гривс тоже отличился – у него было жуткое плоскостопие.

Итак, всей четверке, включая и Малыша Тэма, по условиям освобождения от воинской повинности вменялась повинность трудовая, однако парни предпочли воровское ремесло. В худшем случае им опять будут гарантированы казенные харчи, ну а в лучшем – доход значительно больший, чем от копки картошки или выноса горшков за умирающими в переполненных столичных госпиталях. Шайка была, стыдно признаться, совсем мелкая: одноглазый, придурок, плоскостопник и ирландец со столь густым акцентом, что он мог с таким же успехом трещать на суахили – кроме подельников, его все равно никто не понимал.

Билли Хиллу с высоты его трона наверняка было на них наплевать.

Тем не менее они ходили под ним. Нынче их осталось трое. Отсутствие Малыша Тэма оказалось благом. Если говорить начистоту, Малыш всегда делал то, что говорил ему Фелдер, а кулачищами орудовал любо-дорого, но амбиции Фелдера не позволяли тугодуму Тэму удержаться на плаву.

Но Билли Хилл тоже придурков не жаловал, потому что на них не обогатишься. Еще в начале войны банда Хилла, используя машину, ворвалась в «Каррингтонс» на Риджент-стрит и огребла драгоценностей на шесть тысяч фунтов – сумма, до сих пор вводящая Фелдера в ступор. Хилл торговал всем подряд, от шелка до колбасных шкурок, и народ говаривал, что война превратила его в миллионера. Фелдеру, в противоположность, самая крупная удача перепала в сорок первом году. Тогда им с Найтом крупно повезло: в тот момент они находились всего-то через улицу от «Кафе де Пари» – вроде как безопасный подвальный танцзал на Ковентри-стрит, который вдребезги разнесла немецкая авиабомба, угодившая в вентиляционную шахту. Погибло три с лишним десятка человек. Фелдер с Найтом под предлогом эвакуации пострадавших обчищали мертвых и раненых – стягивали часы, кольца, браслеты, вытаскивали бумажники. За одну ночь обогатились на сотни фунтов, но подобная удача им уже более не улыбалась.

Сейчас Фелдер с Найтом стояли на пустыре, где прежде теснились кирпичные здания, и смотрели на постройку, освещенную тусклым лунным светом. Домишко был всего один и торчал над землей древним окаменелым зубом. То, что он уцелел, не вязалось ни с какой логикой, хотя Фелдер давным-давно усвоил, что, как и промысел Божий, пути авиабомб совершенно неисповедимы. Некоторые из них падали и не взрывались. Другие сносили, к примеру, какой-нибудь магазинчик, не затрагивая ничего вокруг, – или же, как испытали на своей шкуре бедолаги в «Кафе де Пари», ложились с дьявольской точностью в единственно уязвимую точку надежного, казалось бы, строения, куда и по наводке вряд ли попадешь.