Аркадий Бухов - Машина неизвестного старика [Фантастика Серебряного века. Том XI]

— Для вас лучше… конечно. Но… Вы не хотите понять меня…

— Николай Константинович! Опять? А ваше слово? Смотрите, идет капитан.

Хозяин железного чудовища, широкоплечий крепыш в куцем кителе, с Владимиром в петлице, тяжело протопал кривыми ногами из рубки в сопровождении штурмана. Подошел к столику, блеснул крупными каплями пота на лысине.

— Небожительница, ручку… Простите старика, пробежал невежей. Такая история… Разрешите присесть? Так, Василий Степаныч, с Богом, прокладывайте… Да! Классных Гринберг оповестит, а вы переселенцев успокойте. Спуститесь и объясните.

— Но в чем дело, капитан? Вы меня пугаете…

— Голубушка, Надежда Семеновна! Кабы я сам знал, в чем дело. Не знаю, не знаю… А догадываться боюсь. Мы куда вас поручились доставить?

— Во Владивосток.

— Ну-с, а теперь не ручаемся. Мой совет, перебирайтесь сейчас же на «Бонапарта». Он вас к китайцам доставит, а оттуда как-нибудь.

— А вы разве?..

— Мы, голубушка, через час тоже снимаемся. Да, да. Обратно, в Россию, а уж каким путем — не имеем понятия. В океане получим директивы.

Пассажирка встревоженно расширила глаза, сделала движение подняться с лонгшеза, нерешительно спросила:

— Но, ведь… в таком случае, я рискую совсем не попасть во Владивосток? Скажите, по крайней мере, почему… Ах… Неужели?..

— Ни за что не ручаюсь. Да вам-то горюшка мало. Вас и Китай и Индия с распростертыми объятиями примут.

Пассажирка укоризненно покачала головой.

— И вам не совестно? Я русская или кто?.. Не двигаюсь с места. Назад, так назад!

Капитан изумленно воззрился, пошевелил пальцами:

— А ваш несчастный импресарио?

Пассажирка презрительно выпятила нижнюю губку.

— Какие глупости! Разве нет телеграфа?

— Целый час до восхода… Ну, а я уже засыпаю.

— Надежда Семеновна! Одну маленькую минуточку… Вы увидите восход солнца в Индийском океане!

— Но вы понимаете, я хочу спать…

Младший помощник умоляюще таращил глаза.

— Николай Константинович, я до сих пор не могу добиться у вас, куда же мы, собственно, идем сейчас?

Младший помощник развел руками и голову свесил набок с выражением крайнего отчаяния.

— Сами не имеем понятия. С минуты на минуту ждем указаний.

— Неужели… война? Но ведь это такой ужас! А что будет с нами, если уже… объявлено? Нас… утопят?

— Н-ну, это, положим, — помощник обиженно встопорщился, — не так-то легко. Мы зайдем, очевидно, в порт союзной державы, вооружимся. С момента войны наша «Тула» — легкий крейсер.

— В таком случае, вам придется покинуть вашу службу. Ведь вы моряк… коммерческий?

— Мне? Я прапорщик флота. Останусь начальником той же вахты, по всей вероятности.

— И вам не страшно, скажите откровенно?.. Ах, как красиво!.. Вы видели?..

Высоко над трубой парохода сумрак разорвала зеленая молния.

Недвижно на миг стали в воздухе клубы пересыпанного искрами дыма. Тяжело нависла над головой вымазанная отсветом корма большой шлюпки, как раз над лонгшезом Надежды Семеновны.

Порвала синюю дымку новая искра.

Помощник насторожился.

— Кому-то отвечают…

Неожиданно близко раздался мужской сиплый голос, кто-то перегнулся сверху, с командирского мостика.

— Николай Константиныч! Как бы вы, батюшка, старика побудили? Телеграфист вызывает. Требует самого. Звон-ком-то неохота тревожить.

— Надежда Семеновна, одну секундочку.

Надежда Семеновна откинулась на упругую спинку лонгшеза, закрыла глаза. Над головой, на командирском мостике, снова настойчиво застонал вызов из телеграфной рубки. Постепенно оформилась, овладела сознанием новая мысль, погасила улыбку, заставила нахмурить красивые, чуть подправленные карандашиком брови.

«Неужели, в самом деле, война? Кто бы мог думать? Соседи… Сегодня — враги, злые убийцы. Давно ли Надежду Семеновну принимала Германия? Ее выступление в королевском театре… Цветы, гром рукоплескании, овации… Ее успех, почитатели. Выходка этого гвардейца, барона фон-Эберса…

Впрочем, нет ничего удивительного… Сравнить эту нацию с нами? Смешное, но трогательное обожание милого юноши с наглым домогательством перетянутых лейтенантов?.. Ее сердце, она помнит отлично, на минуту даже не дрогнуло, когда сообщили, что барон Эберс пустил себе пулю. У нее даже мысли не мелькнуло навестить его в клинике. И это не жестокость, а просто уверенность, что лейтенант останется жив. Разве она не права — с него, как с гуся вода? „Прусские офицеры не имеют права умирать от любви“ — не от него ли она слышала эту фразу?..»

Надежда Семеновна встряхнула головкой, отгоняя тяжелое воспоминание. Вдруг с легким криком выпрямилась в лонгшезе, вздрогнула, пугливо-зябко подобрала ноги.

Прямо ей на лицо лег пристальный, страшно знакомый взгляд светлых прозрачных холодных глаз. Тот же изгиб бровей, та же складка на лбу…

Сверху стучат торопливые молодые шаги. Потом залязгали ступеньки, грузно ступает толстяк-капитан.

— Надежда Семеновна! Объявлена… Минуем Аден. Франция с нами, Англия ожидается… Ради Бога, что с вами, на вас лица нет?..

— Ах, не, ничего… Просто почудилось. Мне показалось, будто кто то вошел, вон оттуда…

— Оттуда? Да это же наш матрос… Ты чего, Янсон?

— Кнехты почистить, ваше высокоблагородие, поручни протереть…

— Барыню напугал. Сгинь!

Капитан грузно спустился по лесенке, долго вытирал вспотевшую лысину, отдувался. Присел рядом в плетенку, потряс головой.

— Да, мать моя, вот… Стало быть, воюем…

— Чур меня, чур! Думал, русалка, привидение… Голубушка моя, этак вы себя вконец изведете. Которую ночь глаз не смыкаете?

— Разве можно уснуть в такую жару? А на меня еще страшно действует эта обстановка, напряженность, отсутствие огней…

Толстяк-капитан оторвался на минуту от бинокля.

— Матушка, не взыщите. Теперь уж не про огни думать. И то, не сглазить, мимо Малединских-то как прошмыгнули. Николай Константиныч! Пожа-алть!..

Младший помощник отстаивал вахту и потому издали лишь осмеливался пожирать взорами пассажирку.

— Поглядите-ка, юноша, вы… Слеза, что ли, набегает?

Младший помощник взялся за свой бинокль. Оба долго передвигали бинокли вправо и влево, отрываясь от окуляра, поверяли глазом и снова прицеливались в одно и то же место на горизонте. Там, кроме мутной дымки туманного утра, на взгляд Надежды Семеновны ничего не было.

Потом младший помощник оторвал от бинокля глаза и отозвался негромко:

— Так точно!

— А? В самом деле? Позвоните-ка Василь Степанычу.

Штурман бочонком вкатился на мостик, на ходу застегивая китель. Приняв из рук капитана бинокль, будто казак в седле, подался вперед, впиваясь в горизонт. И, когда оторвался, в голосе его протиснулись зловещие нотки.