Константин Нормаер - Душеприказчик

И только заметив встревоженный взгляд душеприказчика, я понял, что застывшие фигуры, ничто иное, как точная копия жителей этого проклятого города.

– Это мой город, а не твой! Мой мир! И души каждого из вас принадлежат мне, – сидевший на коленях мужчина резко развернулся.

Безжизненное, земельного цвета лицо, испещренное ужасными оспенными рубцами, буравило нас черными, словно смоль глазами.

– Ни ты, ни твои бессловесные друзья, – он кивнул на серые тени, – не смогут разрушить созданное мной. Вы все у меня здесь, – сжавшийся кулак родил неприятный хруст. – То, что нас окружает, все это – мой АД, а вместе со мной и твой, и каждого из тех, кто здесь присутствует. И здесь играют только по моим правилам. Понял?

И словно в подтверждении слов, говоривший щелкнул пальцами, и серые тени растворились во мраке.

– Ты думал, что ваши бессмысленные потуги достигнут цели? – мертвец осклабился, обнажив длинные клыки. – Болваны, с никчемной верой в добро. Ваше желание спасти этих глупцов не стоит и самой дешевой похвалы.

Рука Проклятого дрогнула. Наверное, впервые за долгие годы скитаний в этом ужасном мире, он ощутил себя беззащитным.

Прямо у алтаря сидело огромное крылатое чудовище, напоминавшее дракона, который выбрался прямиком из исторической книги. Только это существо было гораздо ужаснее: огромные желтые глаза, словно у змеи, острые изогнутые иглы топорщились по всей морде, а широкие перепончатые крылья, казалось, могли накрыть собой весь зал.

Брызгая слюной, чудовище издало протяжный рык, и я почувствовал, как у меня носом пошла кровь.

– Вот оно, мое дитя. Первый житель нашего нового мира.

Я ощутил, как страх подступает к самому горлу, готовый вырваться наружу невероятным воплем. Никакому, даже самому коварному и жестокому врагу я не пожелал бы, оказаться на моем месте. Каменный столб, будто приросший к моей спине не давал возможности сделать и шагу назад. Ноги, неспособные больше держать меня, подкосились, и я упал на колени.

Чудовище, взмахнув крыльями, подлетело к родителю и, подставив свою морду под костлявую руку, удостоилось нежного поглаживания.

– Малом, мне кажется, ты слишком задержался в чужом мире.

Услышав свое имя, мертвец вздрогнул и, изменившись в лице, зло оскалился.

– Если тебе что-то и удалость протащить в мой город, то это тебе не дает право произносить запретное имя вслух. Твой глупый зверек лишь исключение из правил.

– Ты слишком заигрался, Малом, – невозмутимо продолжил Проклятый. – Я не твой пленник или бездушная жертва. И не нам с тобой решать дальнейший ход событий. Ни мне, ни тебе!

– Не нам?!

Безумный взгляд мертвеца стал отрешенным, пустым. Казалось, он только сейчас осознал, что к нему в гости пожаловал достойный противник.

Рука душеприказчика перестала дрожать, и ладонь крепко обхватила рукоять стилета. Лезвие медленно взмыло вверх, и описав круг, уткнулось в меня.

– Ему решать, Малом. Ни ты, ни я более не властны. Здесь присутствует тот, кто может произнести решающее слово.

Казалось, только сейчас мертвец обратил на меня внимание, и, вглядевшись в мое лицо, темными пронизывающими, словно лезвие глазницами, вздрогнул. Воспользовавшись замешательством Малома, душеприказчик быстро заговорил слова проклятия:

– Я возвращаю то, что взял… Я, прошу вас, меня простить за то, чего не совершал… Я отдаю вам ваши грехи, а мне верните свою смерть. Не по моей воле вы оказались здесь… И не по своей… Злу воздаться зло, а добру – добро!

Показалось, что мертвец даже не услышал этих слов. В одну секунду ему повиновались тысячи статуй.

– Ама-рсен! Лю-да-вин-сен! – на одном дыхании прорычал Малом.

Чудовище осклабилось и, взмахнув крыльями, в один миг очутилось возле душеприказчика. Лезвие в руке Проклятого атаковало гигантского противника. Чудовище взвыло, видимо от обиды за едва непропущенный удар.

Я видел как Ша отчаянно пискнув кинулся в бой и столкнувшись с жестоким порождением зла отлетел в мрачную пустоту собора.

Еще одна атака Проклятого пропала втуне, а взамен, огромные изогнутые когти чудовища, распороли ему ключицу. Кровь окропила плечо душеприказчика, и одновременно, я почувствовал страшную боль. Мое плечо украсила темно-красная полоса. Душеприказчик взвыл, а я, в свою очередь, сдерживая боль, закусил губу и жалобно застонал.

– Так вот в чем дело! – ликовал Малом. – Ты привел в мой Ад самого себя…

При этих словах меня словно окотило ледяной водой. Мой взгляд встретился с измученными глазами проклятого – моими собственными глазами.

Новая атака застала душеприказчика врасплох и меня окатила новая обжигающая волна страдания. Голова закружилась, и я почувствовал, как к горлу подступил удушающий ком.

Еще один выпад, и новая рана украсила наши с душеприказчиком тела.

Я обхватил голову руками и, уткнулся в пол; меня сжигало изнутри невидимое пламя, будто я уже горел в аду. Сквозь кровавую пелену я увидел изуродованное лицо проклятого. Мое собственное лицо.

– Лист, – прошептал он одними губами. Я лишь кивнул в ответ.

Рука потянулась к суме, и, нащупала карандаш и бумагу. Закрыв глаза, я принялся осторожно выводить невидимые каракули. Для того чтобы увидеть свой собственный рисунок мне не нужны были глаза, я и без них прекрасно видел все что творилось вокруг. Только мир, который окружал меня сейчас, был совсем другим: серые графитные стены, закрашенные безликие фигуры, застывшее в полете чудовище и захлебывавшийся кровью душеприказчик. Картина оживала под медленным движением моего бесцветного пера. И я ликовал, чувствуя отчаянье и бессмысленные потуги жестокого Хранителя душ. Его лицо менялось. Быстро и безвозвратно. Так хотел того я. Я и никто иной. Только мне было сейчас под силу спасти души всех тех, кто находился в этом зале. А заодно и свою собственную.

В голове родился новый мир: мы стояли посреди зала, всего несколько людей в длинных церемониальных белых балахонах, а за стенами собора уже пылали жадные языки огня. Мы сумбурно, сбиваясь и испуганно повторяя одни и те же фразы несколько раз подряд, тараторили плохо заученную молитву. Своего рода заклинание – именно оно чудесным образом вселяло в нас наивную надежду на благополучный исход. И когда смерть охватила нас, подмяв под себя и раздавив, будто беспомощных козявок – мы продолжали верить. Мы верили, что сможем выстоять и даже в том, потустороннем и пугающем нас мире, найдем единственно верный путь. И тысячи обездоленных и обреченных на вечное страдание душ верили вместе с нами. Мы дали обет, стали вечными душеприказчиками…

Карандаш слишком сильно надавил на бумагу и грифель треснул. Там, где на листе, ровным строем возвышались барельефы человеческих фигур, появились крупные капли. Дождь, проникнув сквозь хлипкую кровлю, окропил нас своим великодушием.