Иван Евдокимов - Колдовской цветок [Фантастика Серебряного века. Том IX]

— Теперь тише, — предупредил он.

И мы снова зашагали по зыбкой почве, поминутно останавливаясь и возвращаясь обратно. Мне начинало надоедать рискованное путешествие, а впереди еще лежал обратный путь. На мои бесчисленные вопросы Сабанар упорно отвечал: «Молях» (скоро).

— Ехтас (пришли), — торжественно заявил Сабанар.

Почва сделалась постепенно твердой, мы входили в густую кедровую рощу. Многочисленные тамги [24] Тамга — священный знак. , стрелы, воткнутые в стволы деревьев, напоминали о священности места.

«Где-нибудь поблизости имеются и настороженные стрелы», — косясь по сторонам, думал я.

Вогулы имеют обыкновение кумирни шайтанов прятать в непроходимые дебри и принимать ряд предосторожностей и, только зная тропинку, и то не без риска, можно пробраться к шайтану. За последние годы участились грабежи шайтанов, кумирни которых иногда хранят большие ценности. Нельзя сказать, чтобы это делали вогулы, народ в высшей степени честный, и общая молва в таких случаях указывает на зырян или русских бродяг.

Лиственничная четырехугольная юрточка, поставленная на четыре столба, была искусно скрыта зеленью и, только подойдя к самой, можно было ее заметить. Вверху виднелась приотворенная маленькая дверь, а выше — на толстых, грубо отесанных косяках дверей висела пара великолепных лосиных рогов.

Сабанар разыскал деревянную лестницу из целого ствола кедра с затесанными ступеньками и начал осторожно подниматься вверх.

— Минэй (иди), — позвал он, высовывая голову из двери.

Как только поравнялся я с дверью, на меня строго взглянули большие глаза шайтана. Безотчетный, суеверный страх холодной струйкой пробежал по всему телу и заставил меня, первое время, не смотреть на истукана.

Грубо отесанный обрубок дерева с большой остроконечной головой, большими оловянными глазами, длинным, приделанным из другого куска дерева носом и прямым непропорциональным ртом — олицетворял собою бога эква-пыырс-ойка. Закутанный в шкурки зверей, в странном треухе, напоминающем наполеоновскую треуголку, и повязанный красным шелковым платком, как от зубной боли, шайтан сидел на подставке, а кругом его валялись глиняные, деревянные и каменные чашки с остатками еды, кренделями и золой. По стенам юрточки на деревянных гвоздях висели связки медных пуговиц военного образца, шкурки бобров, соболей, куниц, росомах и других зверей. Все это имело большую ценность, особенно шкурки бобров, бесследно исчезнувших из этого края, и редко теперь счастливому охотнику где-нибудь в непроходимых дебрях Ямнеля удастся добыть пару шкурок умных зверков.

Я Сабанару посоветовал шайтана вытащить из юрты, так как истлевшие шкурки поднимали пыль.

— Нет, не ладно, — решительно заявил он, — скажут, что мы воровали. Погоди, тонгань (стой).

Он проворно залез за пазуху к шайтану и выволок шелковый платок с завязанными углами.

— Ищи, — бросил он мне.

Сабанар вытаскивал платки, кошельки из кожи или просто истлевшие шкурки, в них были завернуты деньги, большей частью серебряные, медные, редко попадались и золотые. Я развертывал и складывал деньги в чашку.

— Теперь будет, — решил Сабанар. Он собрал опорожненные платки и снова засунул за пазуху шайтана.

Приведя капище в надлежащий порядок, мы двинулись в обратный путь и только поздним вечером достигли мыска попы-я, где нас ожидали Иван и Кирилла с убитым медведем. Медведя убил Кира из дрянной кремневки небольшого калибра, в которую, кроме пули, воткнул стальной шомпол.

Все были довольны, а Сабанар даже старался затянуть песню о божьих оленях, пришедших в загородку бедного вогула. Сабанар пел плохо, он не имел ни голоса, ни слуха.

Сабанар исчез из пауля. Он обещал известить меня, когда он возвратится с купленными у зырян оленями. Я несколько раз заходил к Кирилле и заводил разговор о божьих оленях. Кирилла обыкновенно рассказывал бесчисленные истории, но сам в эти рассказы не верил.

— Видел один вогул, — начинал он рассказ, — в Ямал-маа (тундре) большое стадо, очень большое стадо и у стада амба (собаки), как полагается. Удивился вогул, думает про себя: «Чумом здесь никто не стоит, народу нет, откуда же взялись олени?» Начал он ближе подходить к ним. Все олени и собаки вдруг в оводов обратились, зашумят, поднимутся. Испугался вогул, не знает, что делать… Потом приходил, рассказывал… Да и другие то же видели…

После долгих ожиданий явился Сабанар.

— Ну, — таинственно начал он, — купил. Теперь остается пригнать к чуму Кириллы и стреножить, а то разбегутся.

Я согласился…

Чум Кириллы стоял на берегу Мань-и, на небольшой поляне, среди молодого березняка. Как раз у чума река делала поворот, и это место изобиловало рыбой, которую большей частью ловила жена Кириллы, а сам Кира шатался по гостям или ставил ловушки на птицу. Он не был лентяем больше, чем остальные вогулы, но постоянная нужда и полуголодное существование родили в нем апатию ко всему на свете. Временами он нанимался в работники к богатому оленеводу Саввке, чтобы поесть оленины и попить крови.

— Сегодня ночью пригоню, — заявил Сабанар.

Я с нетерпением ждал утра. Той же ночью ко мне явился Сабанар с вестью, что олени, при помощи зырян-погонщиков, стреножены и лежат в загородке около чума Киры. Я представлял и гадал об удивлении Кириллы, старался несколько раз завязать по этому поводу беседу с Сабанаром, но тот торжественно заявил мне, что Кира и божьи олени ему порядком надоели и он хочет спать.

Утром я отправился к Кирилле. Он далеко заметил меня, радостно выбежал навстречу.

— Пайся ойка рума. Ен чум (Здравствуй, старый друг. Заходи в чум), — суетился он, стараясь на первое время не выдать своей радости.

Оленей уже не было около чума, они, видимо, были угнаны в другое, более надежное место.

Не успел я зайти в чум, как Кира и его жена наперебой начали рассказывать о великом событии. Их обоих не было дома, они уезжали смотреть шлеги (корчатки) на Мань-ю, а там Кира и его жена заночевали у знакомого рыбака. Вернувшись домой, они увидали стреноженных оленей. Они удивились и никак не могли объяснить их присутствие и только потом Кирилла вспомнил, что недавно во сне он видел больших собак, очень больших собак, похожих на лошадей. Собаки бегали около его чума, убегали в лес и возвращались обратно с маленькими телятами в зубах. Кире было жаль телят, из них могли бы выйти добрые олени, но отбирать их он не решался. Потом случилось что-то странное: телята, прямо на глазах, стали расти и превращаться в оленей, а собаки, напротив — уменьшаться и в конце концов сделались простыми оленьими амба (собаками).

Я не удивлялся рассказу Кириллы, мне не раз приходилось слушать такие истории и видеть странные вещи. Однажды я собрался к одному знакомому вогулу в гости. Когда я, отмерив добрых верст 50, пришел в его юрту, то встретил уже приготовленное угощение: хозяева заявили мне, что они ждут меня второй день. Я удивился и стал допытываться, по каким признакам могли они судить о моем приходе. Хозяин подумал, подумал и объявил: «Сон видел, так думал, вот-вот ты должен прийти». Больших объяснений у него я не мог добиться. Русские жители тех краев скоро заражаются суеверием и нередко прибегают к совету шаманов.