Стивен Кинг - Оно. Том 2. Воссоединение [litres]

– С-справа от ме-еня ме-ертвец, – заговорил Билл ровным, спокойным голосом. – Фу-утах в де-есяти о-от нас. Я думаю, это, во‐озможно Па-Па-Па…

– Патрик? – спросила Беверли, ее голос дрожал на грани истерики. – Это Патрик Хокстеттер?

– Да. Хочешь, ч-чтобы я за-ажег е-еще о-одну с-спичку?

– Тебе придется, – ответил ему Эдди. – Если я не увижу, как идет труба, то не узнаю, в какую сторону нам повернуть.

Билл зажег спичку. В ее свете все увидели позеленевший, раздувшийся труп, который когда-то был Патриком Хокстеттером. Он улыбался им из темноты, на удивление доброжелательно, но только одной половиной лица: вторую обглодали живущие в трубах крысы. Тут же валялись и учебники Патрика из летней школы. От сырости они разбухли до размеров словарей.

– Господи, – хрипло прошептал Майк, глаза у него округлились.

– Я снова их слышу, – воскликнула Беверли. – Генри и остальных.

Хорошая акустика, похоже, донесла до них и ее голос: Генри завопил где-то в канализационной трубе, и на мгновение возникло ощущение, будто он уже рядом с ними.

– Мы до вас доберее-е-е-емся…

– Давай, давай! – крикнул в ответ Ричи, его глаза лихорадочно блестели. – Не останавливайся, каблуки-бананы! Тут тебя ждет бассейн, как в «Ассоциации молодых христиан». Не сбавляй…

И тут крик такого жуткого страха и боли долетел к ним из трубы, что догорающая спичка выскользнула из пальцев Билла, упала и погасла. Эдди здоровой рукой обнимал его за талию, и теперь Билл обнял Эдди, почувствовав, что его тело вибрирует, как натянутая струна. Стэн Урис прижался к Биллу с другой стороны. Крик нарастал и нарастал… а потом они услышали непотребный вязкий чавкающий хлопок, и крик оборвался.

– Кто-то добрался до одного из них, – послышался из темноты полный ужаса голос Майка. – Кто-то… какой-то монстр… Билл, мы должны выбираться отсюда… пожалуйста…

Билл слышал, что оставшиеся, один или двое, по звукам определить не удавалось, спотыкаясь, спешат к ним по канализационной трубе.

– В ка-акую с-с-сторону, Э-Э-Эдди? – нервно спросил он. – Ты з-знаешь?

– К Каналу? – уточнил Эдди, стряхивая руки Билла.

– Да!

– Направо. Мимо Патрика… или через него. – Голос Эдди вдруг стал жестким. – Меня это не волнует. Он один из тех, кто сломал мне руку. Да еще плюнул мне в лицо.

– По-ошли. – Билл еще раз глянул в трубу, по которой они пришли. – Це-епочкой по о-одному! Де-ержимся за то-ого, к-кто в‐впереди, ка-ак и ра-аньше.

Он двинулся первым, касаясь правым плечом склизкой керамической поверхности трубы, стиснув зубы, не желая наступить на Патрика… или продавить его.

Они крались все дальше в темноту, тогда как по другим трубам вокруг них бежала вода, а над ними, на поверхности, бушевала гроза, принеся в Дерри раннюю темень – темень, которая выла ветром, и вспыхивала электрическим огнем, и грохотала падающими деревьями; звуки эти напоминали предсмертные вопли гигантских доисторических животных.

Оно – май 1985

Теперь они снова приближались, и хотя все прошло, как планировалось, вернулось нечто такое, чего Оно не предвидело: этот сводящий с ума, унизительный страх… это ощущение Другого. Оно ненавидело страх, набросилось бы на него и сожрало, если б сумело… но страх насмешливо танцевал вне пределов досягаемости, и убить страх Оно могло только одним способом – убив их.

Конечно, для такого страха не было причин; теперь они стали старше, и число их сократилось с семи до пяти. Пять – число силы, но оно не обладало загадочными магическими свойствами числа семь. Да, действительно подосланный Оно человек не убил библиотекаря, но библиотекаря ждала смерть в больнице. Чуть позже, еще до того, как затеплится заря, Оно намеревалась послать к нему медбрата-наркомана, который покончит с библиотекарем окончательно и бесповоротно.

Женщина писателя находилась теперь у Оно, живая и неживая – ее разум полностью уничтожил один взгляд на Оно без всех его масок и чар, а все чары, естественно, являли собой зеркала, которые показывали насмерть перепуганному зрителю голографические образы – самое худшее, что таилось в его или ее мозгу, точно так же, как обычное зеркало пускало солнечный зайчик в широко раскрытый, ничего не подозревающий глаз и вызывало слепоту.

Теперь разум жены писателя пребывал с Оно, пребывал в Оно, за пределами метавселенной, в черноте, недоступной Черепахе, в запределье вне всяких пределов.

Она пребывала в глазу Оно; она пребывала в разуме Оно.

Она пребывала в мертвых огнях.

Да, чары эти были удивительные. Взять, к примеру, Хэнлона. Он этого не помнил, во всяком случае, на сознательном уровне, но его мать могла бы рассказать ему, откуда взялась птица, которую он видел в развалинах Металлургического завода. Шестимесячным младенцем мать оставила его спать в детской кроватке у дома, а сама пошла на задний двор, чтобы развесить выстиранные пеленки и подгузники. Его дикие крики заставили ее прибежать обратно. Большая ворона сидела на спинке кроватки и клевала малютку Майка, как злое существо из сказки, какие рассказывают в детской. Майк кричал от боли и ужаса, но не мог отогнать ворону, почуявшую легкую добычу. Мать врезала вороне кулаком и прогнала прочь, увидела, что ворона в двух или трех местах клюнула Майка в пухлые ручки, оставив кровавые следы, и отвезла к доктору Стиллвэгону, чтобы сделать малышу прививку от столбняка. Какая-то часть Майка запомнила это навсегда – крошечный ребенок, гигантская птица, – и когда Оно пришло к Майку, тот вновь увидел гигантскую птицу.

Но когда еще один слуга Оно, муж той девочки из прошлого, притащил женщину писателя, Оно не стало надевать маску – у себя дома Оно никогда этого не делало. Слуга-муж глянул и упал, умерев от шока, его лицо посерело, глаза залила кровь, хлынувшая из мозга, где лопнул с десяток сосудов. Жена писателя выдала только одну яркую, полную ужаса мысль – ДОРОГОЙ ИИСУС ОНО ЖЕНСКОГО ПОЛА, – и на том мысленный процесс оборвался. Она заплыла в мертвые огни. Оно спустилось со своего места и позаботилось о физических останках женщины: подготовило к тому, чтобы в последующем подкормиться ими. И теперь Одра Денбро висела высоко посреди всего, опутанная нитями паутины, с головой, свешивающейся на плечо, с широко раскрытыми и остекленевшими глазами, оттянутыми вниз пальцами ног.

Но в них оставалась сила. Она уменьшилась, но оставалась. Они приходили сюда детьми и каким-то образом, не имея шансов, вопреки тому, что должно было быть, вопреки тому, что могло быть, тяжело ранили Оно, почти убили, заставили удрать в глубины земли, где Оно съежилось, раненое, страдающее, ненавидящее и дрожащее, в растекающейся луже собственной необыкновенной крови.