Василий Немирович-Данченко - Двойная старуха [Фантастика Серебряного века. Том VIII]

Поднялся рыцарь, вышел из западного покоя и навсегда покинул страну.

Никогда не видели его больше, и унес он с собой тайну любви, которая как смерть.

Исчезла навсегда королева, и с ней исчезла тайна смерти, которая как любовь.

Солнце закатилось в тот вечер и взошло наутро. И тянулось время, и были дни, и сменялись ночи…

Опять приходила весна, и люди опять любили и проклинали любовь. Догорало лето, и за осенью наступала зима.

Умирали люди, проклиная смерть, и боялись ее.

А старый замок разрушался. И только в глухую полночь, когда черные нетопыри летали вокруг, завивался ветер в развалившейся башне и старый колокол грустно звонил:

«Ушла… Ушла королева…»

Илл. С. Лодыгина

Боже, чего только не рассказывали про королеву Динору; и что будто бы еще в детстве ее опоили чудодейственным снадобьем, от которого сердце сохранило только единственную способность — сокрушаться… И еще рассказывали, будто ее окурили нашептанными ягодами можжевельника, отчего ее глазам стали одинаково безразличны мужчины и женщины, все прекрасное и уродливое… и доброе и злое.

Говорили… Ах, да мало ли распускали сплетен про королеву, но самым достоверным во всех этих россказнях была красота Диноры.

Много рыцарей юных и прекрасных тщетно добивались внимания королевы. Она же, бесстрастная и спокойная, неизменно улыбалась:

— Глупые. Как будто я — Бог, что у меня можно выклянчить милость… Это Он богат, всемогущ, щедр, и Ему ничего не стоит быть расточительным… Я же — человек… даже меньше того, я — женщина… Я только нищенка, стоящая с протянутой рукой при входе в Его храм… и потому я скупа… Это так понятно…

Злые шутки и холодное сердце Диноры охлаждали самую пламенную влюбленность, но вот однажды при дворе появился некий рыцарь, по имени Альрих, душа которого не ведала страха ни в битвах, ни среди бушующих волн Ламанша.

Когда же при свидании с королевой он показывал свой меч и вел неторопливый рассказ о подвигах, от глаз Диноры не укрылось, как дрожали его пальцы, путались слова и пресекался голос.

Уж семь дней гостит рыцарь Альрих у королевы Диноры, уж семь дней слышит она рассказы о нравах и обычаях далеких стран, чудесах и рыцарских турнирах в честь прекрасных дам. Вдруг, а то было на восьмой день, рыцарь неожиданно умолк, а королева, привыкшая к комплиментам, подняла глаза и лукаво усмехнулась:

— Я вас слушаю, сударь…

Наступило молчание, рыцарь встал и, не решаясь поднять глаз, молвил:

— Я рассказал все, королева…

— Очень жаль, сударь, если вы уедете… среди моих рыцарей нет столь искусного собеседника.

— От вас зависит, чтоб я остался, ваше величество, — с неожиданной смелостью произнес рыцарь.

Королева нахмурила брови.

— Что значат ваши слова, сударь?

— То, что я люблю вас, королева, — ответил ей рыцарь и поспешно добавил: — Я б никогда не осмелился признаться в своем чувстве, если б не был готов жизнью заплатить за один только ваш поцелуй.

— Вот как, — протянула королева и задумалась, а потом вдруг неожиданно решила:

— Хорошо… я вам подарю поцелуй, но только знайте, вы купите его дорогою ценой…

— Хотя бы ценою жизни… — воскликнул рыцарь.

— В таком случае, вечером, когда в озере погаснет заря, я вас буду ждать, — молвила королева и, не оборачиваясь, направилась к себе.

— Мой поцелуй вы получите лишь после того, как выпьете вот этот кубок… Но вино отравлено и жить вы будете лишь несколько минут, — такими словами встретила бессердечная королева рыцаря Альриха.

— Несколько минут, — восторженно повторил Альрих и его лицо озарилось счастьем, — да ведь это целая вечность, — и, не задумываясь, он выпил яд, далеко отбросил кубок, крепко прижал к своей груди побледневшую Динору, потом запрокинул одной рукой ее голову и приник к алым, не ведавшим еще поцелуя устам. Чувствовал, как холодеет кровь, подкашиваются ноги, туманится голова и только бездонные зрачки обезумевших глаз жадно топят в себе образ Диноры.

Уже сердце рыцаря не билось и похолодели губы, а побледневшая и с лицом, какого не видывали придворные ни на одной аудиенции, королева все еще пребывала в плену цепких и окостеневших рук мертвеца.

— Люди, люди, — принуждена была позвать она на помощь и, когда вбежал сонный слуга, Динора с притворной брезгливостью молвила:

— Помогите мне освободиться из рук этого безумца… Пользуясь темнотой, он пробрался сюда, и лишь хитрость спасла меня…

С помощью слуг она освободилась из объятий, казалось, даже в смерти пьяного страстью рыцаря и к общему изумлению приказала:

— Принесите носилки… те самые, в которых обычно носили старого короля… и похоронить безумца следует с почестями, подобающими рыцарскому званию…

Слуги бросились исполнять приказание, а Динора, оставшись одна, опустилась на колени пред Альрихом, долго-долго глядела, точно навсегда старалась запомнить черты лица, и уж когда невдалеке раздались шаги, она в последний раз поцеловала мертвый лоб и поспешно встала.

Однажды во дворец явился некий принц, красота которого была столь необычна, что люди останавливались, как вкопанные, молча следовали за ним по улицам и уж с раннего утра дожидались его появления.

При свидании с королевой, — и это все заметили, — Динора была холодней и неприветливей, чем то полагалось по этикету двора.

Придворные сплетничали:

— А вы обратили внимание, как королева даже ни разу не взглянула па принца?

— И не улыбнулась…

— Ее глаза были опущены…

— Но зато ее первый взгляд был острый и внимательный.

— Ах, господа, королева просто устала… Шутка ли сказать — за каждый свой поцелуй — смерть… Торговля невеселая…

Так судачили придворные про королеву, но зато принц не спускал с Диноры влюбленных глаз.

Для его свиты не было тайной бессердечие королевы и принцу шептали:

— Ваше высочество… не глядите на нее так… уехать отсюда следует поскорей… Ведь говорят, будто эта женщина за каждый свой поцелуй требует жизнь.

Принц качал годовой.

— Не знаю… ничего не знаю… Мало ли что говорят… Просто сказки выдумывают про королеву… Быть не может, чтоб столь неслыханная жестокость могла сочетаться с такой красотой.

— Но ведь на то она и женщина, ваше высочество, — стояли на своем приближенные принца.

А королева, между тем, — и об этом знала только одна служанка, — одевшись простой поселянкой, несколько раз покидала дворец, чтоб взглянуть на принца.