Джон Лэнган - Рыбак [litres]

Через год после смерти друга Райнер ушел с работы – симптомы старческого слабоумия заявили свои права на него раньше, чем кто-либо мог ожидать. Его краткосрочная память стала совсем никудышной, речь утратила связность, он стал забывать имя человека, с которым разговаривал. Еще он перестал воспринимать числа и, бывало, переходил с английского на немецкий, сильно раздражаясь, ежели собеседник переставал понимать его. Он изо всех сил сопротивлялся, он не мог принять того, что с ним происходит, и это привело к паре-тройке серьезных раздоров между ним и Кларой. В конце концов начальство поставило ему ультиматум: либо он уходит в отставку сам, либо его увольняют. Протестуя против несправедливости всего этого, Райнер предпочел подать в отставку. Как только он ушел с работы, его состояние резко ухудшилось, и в конце концов он превратился в болезного ребенка в постаревшем теле, не способного поднести ложку с куриным бульоном к вечно дрожащим губам, не расплескав. Клара все чаще вспоминала тот бледный свет, что омывал черты лица Райнера, когда он корпел над своими книгами, ища способ остановить Рыбака. Она вспоминала, как свет тот делал его лик не более чем гладкой маской, как она боролась со страхом при виде того преображения. Вытирая его подбородок салфеткой, она думала, что то мертвенное свечение разгорелось теперь внутри него, вытравливая все, чего касалось. Когда с его губ сорвался последний вздох, Клара с совершенно сухими глазами обратилась к Лотти и сказала, что потеряла мужа задолго до этого, что его отнял у нее свет полной луны, серебро пены на гребне волны, цвет савана и бледных кладбищенских лилий.

Однако же до увольнения и смерти Райнер Шмидт активно интересовался по меньшей мере одной проблемой – проблемой Голландского ручья. На старых картах еще можно отыскать его отметки – они мало совпадают, хотя вроде бы и следуют одному направлению. Рыбаки, приходившие испробовать его воды на клев, извечно путали его с другим потоком, ссылаясь либо на неточность карты, либо на обманчивость ранних воспоминаний об этом месте. Но за пару лет при сравнении разных карт выяснилось, что это все-таки какой-то новый ручей. Ничего удивительного в его появлении вроде бы не было – сильное затопление могло снести часть берега и открыть воде свежий путь, или горная порода, сместившись, могла направить воду по другому курсу. Новичок тянулся до самого Гудзона по крутым и густо поросшим лесом берегам, и рыбаки сходились в том, что выглядел он так, будто протекал там уже не один десяток лет. Никто не мог толком вспомнить, замечал ли его ранее, будто земля сама по себе вздумала привнести разнообразие в ландшафт.

Райнера интересовало, чем подпитывались воды ручья. Несколько человек пытались, но никто точно не смог определить местоположение его истока. Казалось, что он проистекал прямо из водохранилища – тем не менее верховья его шли через густые леса, что, казалось, смущало любого, кто дерзал зайти в них слишком далеко. Кое-кто заблудился в них, а один старик провел больше трех дней, блуждая по этой местности, потому как его заинтересовали невиданные высокие деревья, прорезавшиеся внезапно вместо привычных елей и сосен. Он рассказывал, что за их стволами узрел далекий водоем – судя по всему, водохранилище, вот только вода в нем показалась ему черной. Его историю все расценили как мираж, вызванный переутомлением и голодом. Обеспокоенные возможной утечкой воды, власти штата провели осмотр водохранилища от плотины до плотины. Ни одной пробоины найдено не было.

Поначалу Райнер не уделял особого внимания разговорам о новом ручье – рыбалкой он никогда особо не увлекался. Но пересуды не стихали, и мало-помалу его интерес рос. Чем больше он слышал о новом ручье, тем меньше ему все эти слухи нравились. Еще можно было махнуть рукой на байки об огромных странных рыбах, ломающих всякую удочку за миг до подсечки, как на обычные преувеличения мужчин, переусердствовавших с самогоном. Но рассказывали и другие истории, которые Райнер, скорее всего, тоже списал бы на горячку или игру воображения, не будь в его жизни инцидента с Рыбаком. Двое парней, сбежавших с уроков поудить рыбу, забежали слишком далеко, преследуя бледную фигуру, увиденную ими выше по течению. Один старик повадился ходить на ручей каждый день и делал так целых две недели – вовсе не рыбалки ради, а чтобы слушать голос сына, погибшего на войне, который якобы доносится со дна. Один из членов туристической группы упал в ручей и, вероятно, утонул бы, если бы не пришедшие на подмогу товарищи; мужчина настаивал, что видел своего брата, умершего много лет назад от пневмонии, сквозь толщу воды. Когда Клара и Лотти поинтересовались у Райнера, что происходит, он ответил по обыкновению, что не уверен до конца… но в этот раз он не стал ждать ухудшения ситуации как призыва к действию. Он убедил вышестоящие инстанции, что его должность ответственного за акведук идеально подходит для того, чтобы докопаться до сути вопроса, а затем сказал Якобу, что ждет его в следующее воскресенье у церкви.

День, когда Якоб припарковал машину у обочины Таштег-Лэйн и отправился со своим тестем на поиски ручья, выдался жарким и влажным. У них не было с собой топоров или каких-то подобных инструментов, и Якоб счел это за добрый знак – само собой, у него в памяти еще были живы подробности ночного похода к дому Дорта. Они прошли несколько сотен ярдов через луг к низкому хребту, взобрались на него, потом спустились по дальней его стороне и принялись штурмовать второй выступ. Он круче и выше, но обильно порос вечнозелеными деревьями, и на стволы удобно опираться при восхождении. Сразу за вершиной холма, за изобилием елей и сосен, Якоб увидел ручей, белый и пенящийся. Вбивая пятки в почву и двигаясь зигзагами от дерева к дереву, они с Райнером спустились по склону и оказались на узком уступе, граничащем с потоком. Где-то в дюжине ярдов над бурной водой навис другой берег – тонкая полоса земли у отягощенного деревьями хребта. По левую руку ручей пенился вниз по склону на полпути к водопаду; впереди и по правую руку он прирастал где-то на десять – пятнадцать ярдов, а потом снова ниспадал на новую серию порогов. Якоб взглянул на Райнера – тот разглядывал бегущую воду. Боясь, что тесть снова зачаровался – так Лотти и Клара характеризовали эти его затишья, – Якоб коснулся плеча Райнера, после чего тот вздрогнул, покачал головой и повернул налево.

– Сюда, – сказал он, направившись вверх по течению. Пройдя немного, он бросил через плечо: – Держи в уме события дней минувших, усек? Услышишь кого-нибудь из них – не слушай. Увидишь – не смотри.

Им не пришлось идти далеко. По мере того как течение восходило вверх, мшистая земля под ногами уступала место скале, скользкой от водяных брызг. Хоть Якоб и ощущал чье-то постороннее присутствие, он был слишком занят, сосредоточен на собственном равновесии, чтобы уделять ему внимание. (Позже он сказал Лотти, что в воде ему почудились скопища бледных тел. «Ты про рыб?» – спросила она, и он покачал в ответ головой.) Но когда он подался вперед, стараясь удержаться на скользких камнях, не сводить глаз с Райнера и за что-нибудь, хоть бы и за воздух, уцепиться, к нему вдруг воззвал голос.