Джон Лэнган - Рыбак

В нескольких сотнях ярдов от каменистого пляжа – расстояние оценить было крайне трудно посреди этого разгула стихии, но не слишком-то оно было и большим, о покое и здравомыслии смело можно было забыть – нечто огромное поднималось из волн. Разум Якоба настаивал, что впереди – остров, ибо не могло быть такого большого животного во всем мире. Но громада впереди задвигалась, поднявшись сначала еще выше, выгнувшись поражающей воображение дугой, а затем расслабленно опустилась, замутив по обе стороны от себя губительные водовороты. По всей видимой длине чудовищное тулово пошло рябью – титанические мышцы напрягались и расслаблялись; и не осталось никаких сомнений – было ли оно живое. До той поры Якоб на вопрос о самой большой когда-либо виденной вещи помянул бы собор Святого Стефана в Вене, но зверь, по чьему чешуйчатому боку стекала черная вода, низводил знаменитую постройку до уровня безделицы. Его объемы были столь велики, что одно лишь присутствие здесь такого монстра действовало на Якоба, давило подобно литейному прессу.

Из-за морского зверя Якоб не замечал ничего вокруг себя, но когда подбежал Анжело и во всю мощь голоса выдал «Матерь Божья!», окутавший его разум дурман отступил. Чтобы вывести Андреа из ступора, потребовалась добрая встряска, но Якоб же к тому времени, как Итало и Райнер достигли берега, успел подняться на ноги и осмотреться. Первым делом он увидел кровь – ею была пропитана полоска земли, граничащая с берегом. Она собралась в ярко-красные лужи, красными дорожками натекла со стороны скал. Кровоточили три туши – две справа и одна слева. То были быки, но какой-то поистине сказочной породы – каждый из них был размером со слона, со шкурой цвета богатого закатного золота. Если бы не монстр в волнах впереди, Якоба бы поразили их размеры. Бык слева был обезглавлен, один из лежащих справа – тоже. Тяжелые головы были поставлены посередине, рядом с чем-то, похожим на якорь – с тремя зубцами вместо двух. Каждый зубец ростом был больше самого Якоба. Это ведь огромная приманка, понял он, и головы быков будут насажены на эти острия . Приманка ничем не закреплена, но то явно был лишь вопрос времени – на берегу было свалено столько веревок, катушек и бобин, что рябило в глазах. Был там и грубый трос, широкий, как сильная мужская рука, была там и гладкая бечева, тонкая, как шнурок. Были веревки, вымоченные в чем-то вроде дегтя, и веревки белее самого молока.

Кое-какие из них уже пошли в дело. Кто-то успел заготовить несколько мощных пней от растущих кругом странных деревьев – каждый из них где-то по грудь Якобу. В пнях были пробурены отверстия на различных расстояниях от земли. Трос был пропущен сквозь эти лунки и с нерегулярными интервалами сплетен в сложные узлы, закреплен большими скобами из стали. От обручей вокруг каждого пня веревки тянулись вдоль левых боков бычьих туш, над которыми вовсю жужжали облака зеленых мух, в океан. Якобу было видно, как они то подвивались, то натягивались до звона, подобно гитарным струнам.

– Зачем ты здесь? – воззвал откуда-то голос. – Чего тебе нужно? – Слова эти сказаны были на немецком, но с каким-то совершенно древним акцентом. Человек, что обратился к Райнеру, стоял за одним из обезглавленных быков – массивная туша животного скрыла его от взгляда со стороны. На нем был прочный фартук, сшитый из разномастных отрезков ткани, весь заляпанный запекшейся кровью – как и огромный нож в правой руке мужчины. Под лоскутным фартуком тот был одет в белую рубашку и черные брюки, лучшие дни которых остались далеко позади. Волосы у него были длинные и распущенные, сальные, подбородок окаймляла густая борода. Лицо притом было молодым, почти мальчишеским. Это, наверное, и был тот самый Рыбак, о котором рассказывал Райнер, но если бы кто-нибудь сказал Якобу, что это просто ученик мясника, он не стал бы спорить.

– Веревки! – скомандовал Райнер. – Пойдемте!

Итало рванулся к ближайшему пню, добежал до места, где веревка исчезала в океане, и с размаху ударил по ней топором. Трос не особенно толстый, но лезвие отскочило от него с ливнем искр и страшным скрежетом. Итало отступил, будто отброшенный отдачей. Веревка пострадала лишь самую малость. Нахмурившись, Итало снова нанес удар.

– Поторопитесь! – крикнул Райнер остальным – ведь те все еще стоят, наблюдая за усилиями Итало. Анжело и Якоб подключились и с горящими щеками стали рубить ближние к себе тросы. Райнер пихнул Андреа вперед, и тот тоже кое-как побрел к укреплению-пню.

Веревка, с которой пришлось иметь дело Якобу, была крепкая, ее шероховатая поверхность вся сияла от вплетенных в нее рыболовных крючков. Бо́льшая их часть такого размера, какой был бы в самый раз при ловле форели или окуня, но иные крючки рассчитаны явно на рыбу покрупнее, включая такой, что был размером с руку Якоба – и он дико закачался из стороны в сторону, когда топор врезался в трос. Видя ширину троса, Якоб не рассчитывал, что с тем будет покончено быстро, но чего он и подавно не ожидал – ощущения, поползшего вверх по топору, когда лезвие врубилось в волокнистую бечеву. Древко завибрировало, будто соединившись с источником огромной силы. Якоб подналег на топор в попытке разорвать эту связь, но орудие было отброшено назад с такой силой, что едва ли не развалилось прямо в воздухе. Запах жженого волоса защекотал ноздри. Ему все-таки удалось повредить трос, но совсем чуть-чуть.

Вокруг Якоба воздух щелкал от ударов топоров его спутников. Рьяный речитатив на итальянском – надо думать, молитва – рвался из уст Анжело каждый раз, когда топор отлетал от троса, который он рубил. Из рук Андреа отдача и вовсе выбила орудие – свистнув над головой, оно воткнулось в землю позади него. Только Итало и удавалось держать мало-мальски четкий ритм, но пот, пропитавший спину рубашки, наглядно демонстрировал, чего ему это стоило.

Рыбак, наблюдавший за их отчаянными потугами, даже не двинулся с места. Когда Якобу удались три особо трудных удара, тот оставил свой пост близ туши огромного быка и направился к ручью. В руке у него все еще был зажат нож, но нес он его довольно-таки небрежно. Якобу наплевать было на то, что Рыбак приблизился к пенящейся воде, но та неспешность, с которой мужчина встал на колени и опустил в ручей окровавленный нож, насторожила его… С другой стороны, Райнер не отдал приказа прекратить рубку тросов, и поэтому Якоб нанес еще два резвых удара. Он добился кое-какого успеха. Плотные волокна каната лопались – пусть неохотно, – высвобождая некую скрепляющую силу, что заставляла волосы на затылке вставать дыбом.

Рыбак оставался у потока, в склоненной позе, держа руку с ножом под водой, довольно долго – Якоб успел перерезать свой трос почти наполовину; не отставал от него и Итало. Он ждал, что Райнер возьмет на себя Рыбака, но только когда тот поднялся с колен и обернулся к ним, Райнер прошел мимо Якоба навстречу мужчине. Пот заливал молодому человеку глаза, размывая зрение, и потому он не был уверен, что на самом деле видел, как вода прильнула к руке Рыбака, перчаткой обволокла ее от локтя до кончика ножа. По щелчку пальцев колдуна невероятной длины водяной хлыст, рукояткой которому служил рыбацкий нож, взвился в воздух, и первый удар настиг Итало, застывшего с занесенным над тросом топором. Едва каменщик опрокинулся навзничь, Якоб понял – все это ему не чудилось.