Тимофей Печёрин - Паранойя

— Не поминай всуе, — буркнул старичок, и Василий счел это для себя добрым знаком. Хотя бы до слов снизошел, и то хорошо.

— Простите, пожалуйста! — взмолился Василий, еще и руки вскидывая в молитвенном жесте, — да, я виноват… но я не хотел! Не хотел вас обидеть! Просто работа тяжелая… спешил. Но я все искуплю. Честное слово! Позвольте мне искупить свою вину.

— Ишь, как запел-то, — с сарказмом молвил старичок в ответ, — сла-а-адко. Прямо как каратист, которому, пардон, яйца во время тренировки отбили.

— Прошу! — чуть ли не срывая голос, воскликнул Василий, — я заплачу… вот! Все, что у меня есть.

С этими словами он раскрыл бумажник и принялся вытаскивать одну за другой из него купюры и складывать в шляпу старичка-попрошайки.

— Понимаю, что мало, — приговаривал Василий, — но больше у меня нет… пока. Но если вы… если все снова станет прежним, я первым делом дойду до банкомата и сниму… сколько скажете. Да! А если даже и тогда не хватит… я готов с зарплаты отдавать. Только простите!

— Простить-то, конечно, можно, — с задумчивым видом изрек старичок, доставая купюры из шляпы и пряча их за пазуху, под старенькое пальтишко, — отчего бы не простить? Но вот странно: вы, вроде бы, уже взрослый человек. Так неужели до сих пор верите в добрых волшебников? Которым достаточно взмахнуть разок-другой волшебной палочкой, тарабарщину какую-то проговорить — и все снова возвращается на место. Все, что было сломано или испорчено. Оторванная нога вырастает… или прирастает. Так же прирастает к пеньку срубленное дерево, уже на дрова пущенное. Свидание с любимой девушкой, на которое вы донельзя глупо опоздали, переносится на следующий день. Бедолага, которому пулей мозги вышибло, снова жив-здоров, смеется и разговаривает. Увы, молодой человек! Так только в сказках бывает… и то не во всех. Хотя за деньги спасибо. Уж что-что, а деньги лишними не будут.

— Но это нечестно! — Василий вскочил на ноги в отчаянии и гневе, — либо возвращай…те мою работу, квартиру и прочее. Либо хотя бы деньги, что я дал. У меня же больше нет ничего!

С этими словами он ухватил старичка за ворот пальто, дабы вырвать у него хотя бы столь опрометчиво отданные купюры. Вернее, попытался ухватить. С далеко не старческой прытью старый попрошайка соскочил со стула и метнулся в сторону, буквально проскользнув мимо Василия и его протянутых рук.

А уже секунду спустя…

— Э! Что еще за дела? — раздался за спиной Василия суровый голос.

Обернувшись, он увидел двух музыкантов — они надвигались на чужака из темнеющей глубины перехода. Оба выглядели ребятами крепкими, рослыми, и вид имели весьма угрожающий, несмотря на свои инфантильно-сентиментальные песенки. Тогда как Василий последний раз дрался еще в школе, да, вдобавок, не в самом старшем классе.

И как назло ни стражей порядка поблизости видно не было, ни даже других прохожих.

— Все в порядке, — махнул музыкантам старичок, — просто общаемся. И этот молодой человек попросту погорячился. Ведь так?

Василий судорожно кивнул. А старичок продолжил, снова обращаясь конкретно к нему:

— Прежнюю жизнь вернуть вам, конечно, нельзя — честно скажу. Ничего личного. Просто так уж мир устроен: есть поступки обратимые, а есть необратимые. И некоторые ошибки можно совершить всего один раз.

— И что мне делать? — вопрошал Василий, перебивая, но старик-попрошайка словно бы не услышал вопроса.

— Однако за деньги благодарю. И признаю: теперь я ваш должник. Чем отплатить, найду — честное слово. Обязательно найду. Словечко за вас замолвлю… я тут человек уважаемый.

— Словечко? Перед кем? — не понял Василий. То, что обитавший в переходе старичок назвал себя «уважаемым человеком» позабавило его… с одной стороны. Но с другой Василий скрепя сердце не мог не признать: даже этот старичок чудесным образом оказался выше его на социальной лестнице. Ибо у попрошайки, по крайней мере, имелся источник доходов — причем наверняка стабильный… относительно.

— Перед кем? — старичок загадочно улыбнулся, — узнаете. Если захотите остаться — к полуночи непременно узнаете.

— Остаться… а можно? — робко поинтересовался Василий, после всех бедствий сегодняшнего дня не способный поверить в неожиданное, хоть и мелкое, счастье.

— Почему нет, — старик-попрошайка пожал плечами.

Потянулись минуты, часы.

Василий сидел, спиною опираясь на одну из колонн и подстелив куртку, дабы не ощущать… поменьше ощущать холодную жесткость пола. Сидел примерно в паре метров от старичка и глядел на сновавших мимо прохожих, провожая их взглядом. Других развлечений в его теперешнем положении он позволить себе не мог.

Время от времени кто-то из прохожих останавливался, чтобы подать старичку. А вот Василию — ни разу. Василия проходившие куда-то по своим делам горожане вряд ли хотя бы замечали. Оно и понятно: будь Василий на их месте, тоже не стал бы обращать внимания на пустое место.

Со времени завтрака в его рту не было ни хлебной крошки, но, как ни удивительно, голода Василий не испытывал. И даже когда старичок, отлучившись со своего места примерно на полчаса, вернулся с хот-догом и парой бутербродов на пластиковой тарелке да протянул тарелку Василию, тот от еды отказался. Запах у немудрящей снеди был приятный… наверное, но аппетита у нового обитателя перехода отчего-то не вызвал. В пустом желудке Василия не заурчало при виде, какой-никакой еды, и голодная слюна изо рта не потекла.

— Не хотите кушать? Правда? Уверены? — участливо спрашивал старичок, — ну зря… на ваши деньги купил, кстати.

— Нет… почему-то, — Василий еще пожал плечами, показывая, что и сам не понимает причину отсутствия у него аппетита. На реплику старого попрошайки, напомнившую об отданных в горячности последних деньгах, он счел благоразумным не отвечать. И вообще сделать вид, что пропустил ее мимо ушей.

— Понятно, — произнеся это дежурное паразитное слово, старичок затем с досадой хлопнул себя по лбу, — ну, конечно! Простите, стар уже… да и давно дело было. Забыл, как и сам ни в еде, ни в питье не нуждался перед… этой… то ли инсцениацией, то ли иници…нацией. Как-то так. Это нормально, не волнуйтесь. Пройдет.

Василий рассеянно кивнул, делая вид, что понял сбивчивые объяснения старого попрошайки хотя бы отчасти. Увы, на деле они только добавили вопросов. Но задавать их Василий не решался. Предвидя, и не без оснований, что ответ на них будет единственный — причем уже им слышанный.

«Узнаете. К полуночи непременно узнаете».

Дневной свет, проникавший в подземелье из ведущих наружу дверных проемов, постепенно мерк. Свет искусственный, создаваемый люминесцентными лампами, напротив, казался на этом фоне все ярче. Поток пешеходов мало-помалу иссякал, пока, наконец, в переходе не осталось никого, кроме Василия и шестерых попрошаек.