Лафкадио Хирн - «Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных

– Ах!.. А-а!.. А-а!..

– Корэ! Корэ! [13] Корэ! – восклицание, показывающее, что ваш собеседник раздражен. – грубо прикрикнул на него торговец. – Прекрати! Что с тобой случилось? На тебя напали, ранили?

– Нет… никто меня не ранил, – задыхаясь, отвечал тот, – только… Ах!.. А-а!..

– Только напугали? – неприязненно произнес торговец. – Грабители?

– Нет, не грабители, не грабители, – выдохнул испуганный старик. – Я видел… я видел женщину… подле рва… и она показала мне… Ах! Не могу сказать, что она показала!..

– Хэ! [14] Хэ! – Хорошо! Она показала!.. Поди, нечто похожее на ЭТО?.. – произнес торговец лапшой и провел рукой по лицу. Оно стало похоже на яйцо – ни глаз, ни носа, ни рта.

И в тот же момент свет для несчастного померк.

Около пятисот лет тому назад жил самурай по имени Исогай Хэйдадзаэмон Такэцура. Он был вассалом владетеля Кикудзи из Кюсю. Этот Исогай от многочисленных своих воинственных предков унаследовал врожденный талант к военному делу и поразительную физическую силу. Уже мальчиком он превзошел своих учителей в искусстве владения мечом и копьем, в стрельбе из лука и проявил себя смелым и искушенным солдатом. Впоследствии, в эпоху войн Эйкё (первая половина пятнадцатого века), он отличился и был удостоен множества почестей. Но дом Кикудзи пришел в упадок, и Исогай лишился хозяина. Конечно, он легко мог наняться на службу к другому даймё, но, поскольку он никогда не искал выгоды для себя лично и сердце его навсегда осталось верным прежнему сюзерену, он предпочел порвать с мирской жизнью. Поэтому он обрезал волосы, принял буддийское имя Кайрё и стал странствующим монахом.

Но под одеждами монаха Кайрё продолжало биться сердце самурая. Если прежде он смеялся над опасностью, то и теперь ему неведом был страх: в любую погоду, в любое время года он шел проповедовать туда, куда едва ли нашел бы смелость отправиться другой священник. Тот век был веком насилия и анархии; на больших дорогах одинокий путник никогда не мог ощущать себя в безопасности, даже монах.

В первом длительном путешествии, которое предпринял Кайрё, ему довелось побывать в провинции Каи. Однажды вечером он шел по горной дороге, и в пути его застала ночь. Он находился в пустынной местности, где, насколько ему было известно, не было ни одной деревни на мили вокруг. Поэтому монах решил провести ночь под открытым небом. На обочине он отыскал место, поросшее густой травой, улегся и приготовился ко сну. Его никогда не смущали неудобства: когда не было ничего подходящего, даже голую скалу он считал хорошим ложем, а корень сосны – отличной подушкой. Его тело было выковано из стали; утренняя роса, дождь, мороз и снег – ничто его не беспокоило.

Однако, едва он прилег, на дороге появился человек. Он нес топор и огромную вязанку хвороста. Увидев лежащего на земле Кайрё, дровосек остановился. Несколько мгновений он в удивлении молча смотрел на монаха, а потом сказал:

– Что же вы за человек, досточтимый господин, если у вас хватает мужества укладываться в таком месте?.. Здесь обитают привидения – много привидений. Вы не боитесь Волосатых Тварей?

– Друг мой, – весело отвечал Кайрё, – я всего лишь странствующий монах. Люди называют таких, как я, «унсуй-но-рёкаку» – «гость небес и воды». И конечно, не меньше других я боюсь лис-оборотней, барсуков-оборотней, гоблинов или иных подобных созданий. Что касается уединенных мест, то они мне нравятся: они удобны для медитаций. Я приучился спать на свежем воздухе, а страх за свою жизнь мне неведом.

– Вы, должно быть, очень смелый человек, господин монах, – отвечал крестьянин, – потому что улеглись здесь. У этого места плохая слава, очень плохая. Не зря говорят: «кунси ва аяуки ни тикаёрадзу то яра мосимасугэна» («без нужды даже смельчак не станет подвергать себя опасности»). Поэтому я должен предостеречь вас: спать здесь очень опасно. Хотя мое жилище – всего лишь неказистая хижина, тем не менее я умоляю вас пойти со мной. Мне нечего предложить вам из еды, но, по крайней мере, у вас будет крыша над головой и вы можете выспаться, ничем не рискуя.

Голос его звучал искренне, и Кайрё, которому понравилось любезное обхождение дровосека, принял его скромное предложение. Тот повел его по узкой тропинке, что тянулась в лес, в сторону от дороги. Тропинка петляла и временами терялась среди корней деревьев, шла по краю пропасти, огибала выступы скал, но наконец привела на вершину холма, где был дом дровосека. Стояла полная луна, и Кайрё увидел небольшой, освещенный изнутри дом под соломенной крышей. Спутник подвел монаха к террасе в задней части дома: туда по бамбуковым трубам была подведена вода из ближнего ручья, и там они омыли ноги. За террасой был виден огород, кедровая роща и заросли бамбука. За деревьями можно было разглядеть небольшой водопад: в лунном свете он был похож на ниспадающие белые одежды.

Когда в сопровождении хозяина Кайрё вошел в дом, он увидел четверых человек – мужчин и женщин, они грели руки над очагом, расположенным в центре главной комнате. Завидев священника, они склонились в низком поклоне и сердечно его приветствовали. Кайрё удивился: откуда бедные люди, живущие к тому же в таком уединенном месте, владеют столь утонченными приемами приветствий. «Это хорошие люди, – подумал он про себя, – должно быть, их кто-нибудь обучал правилам этикета». Затем, обернувшись к хозяину – арудзи [15] Арудзи – владелец дома. , так его звали остальные, Кайрё сказал:

– По любезности вашей речи и по столь вежливому приему, что вы мне оказали, я могу заключить, что вы не всегда были дровосеком. Вероятно, прежде вы занимали иное, более высокое положение?

Улыбнувшись, дровосек отвечал:

– Вы не ошиблись, господин. Вы видите, как я живу сейчас, но так было не всегда. Моя история – это история поломанной жизни, и в этом только моя вина. Прежде я служил одному даймё и занимал при его дворе не последнее место. Но я слишком увлекался вином и женщинами, и страсти мои заставляли меня поступать опрометчиво. Мой эгоизм привел наш дом к краху и стоил жизни многим людям. Возмездие преследовало меня, и я долго скитался по свету. Теперь я часто молюсь в надежде обрести возможность искупить то зло, что я содеял, и воссоздать погибший дом. Но, боюсь, никогда не найду способа для этого. Тем не менее я прилагаю усилия преодолеть карму моих ошибок искренним раскаянием и тем, что пытаюсь помочь тем, кто нуждается в моей помощи.

Слова арудзи свидетельствовали о добрых намерениях, и они понравились Кайрё. Он сказал:

– Друг мой, мне доводилось наблюдать, как человек, склонный в юности к легкомыслию, в зрелые годы становился искренним приверженцем достойного образа жизни. В священных сутрах написано, что даже самые закоренелые в своих дурных наклонностях люди могут преодолеть их и стать самыми упорными праведниками. Я не сомневаюсь, что у вас доброе сердце, и я надеюсь, что судьба будет к вам благосклонна. Сегодня я буду читать сутры во имя вашего спасения и молиться, чтобы вы обрели силу для одоления кармы прошлых ошибок.