Лафкадио Хирн - «Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных

Однажды ночью, в летнюю пору, священника вызвали к умирающему совершить последний обряд. В дом прихожанина он отправился вместе со служкой, а Хоити остался в помещении храма один. Ночь была жаркой и душной, и в поисках вожделенной прохлады слепой певец расположился на веранде перед входом в свою комнату. Веранда выходила в маленький сад, разбитый во дворе храма. На веранде было немного прохладнее, и Хоити решил дождаться здесь возвращения настоятеля. Чтобы скоротать время и скрасить одиночество, он по привычке взял инструмент и принялся негромко наигрывать. Между тем минула полночь, а священник не возвращался. Пора было вернуться в комнату и лечь спать, но внутри еще было слишком жарко. Поэтому Хоити остался снаружи. Наконец он услышал шаги – они приближались, кто-то шел от задней калитки. Человек пересек сад, подошел к веранде, поднялся и остановился напротив. Но это был не священник. Глубокий голос назвал слепого по имени, но прозвучало это не так, как обычно, а резко, отрывисто, почти грубо – так обычно разговаривают самураи с людьми ниже себя по званию.

– Хоити!

– Здравствуйте, господин! – почтительно ответил слепой. Жесткая интонация в голосе говорившего испугала его. – Я слеп и не вижу, с кем разговариваю.

– Тебе нечего бояться, – отвечал неизвестный. Теперь голос его звучал мягче. – Я живу в гостинице рядом с храмом. Меня послали к тебе со следующим известием. Мой господин, вассалом которого я в настоящее время являюсь, человек очень высокого ранга, сейчас остановился со своими многочисленными придворными в Акамагасэки. Он пожелал осмотреть место сражения в Дан-но-ура и сегодня посетил его. Там он услышал о твоих талантах и теперь желает, чтобы ты продемонстрировал свое искусство. Бери инструмент и немедля отправляйся со мной – мой господин и его свита не привыкли ждать.

В те времена замешкаться, исполняя приказ самурая, было совсем не безопасно. Поэтому Хоити только лишь надел сандалии, взял биву и отправился вместе с самураем. Незнакомец вел его, легко, но твердо держа под локоть и поминутно поторапливая. Рука, которая вела Хоити, если только его не подводили ощущения, была одета в железную перчатку. Звон и лязг, раздававшиеся при каждом шаге воина, ясно указывали, что тот был при полном вооружении и в доспехах. Хоити заключил, что это, вероятно, один из воинов стражи. Тревога, поначалу охватившая музыканта, утихла. Напротив, заключил он, ему улыбнулась настоящая удача – не случайно тот, кто сопровождал его, упомянул о «господине очень высокого ранга». Он подумал, что это, должно быть, один из очень немногих в Японии даймё – владетельных князей высшего уровня. Сопровождавший музыканта самурай остановился. Хоити понял, что они стоят у каких-то больших ворот. Но куда же они пришли? Он точно знал, что никаких больших ворот в городской стене с этой стороны не было. В Амидадзи только одни ворота – главные городские, но, чтобы попасть туда, нужно идти в совершенно другую сторону.

– Кэймон! [3] Кэймон – традиционная японская словесная форма обращения самурая к стражнику с приказом открыть ворота. – раздался громкий выкрик самурая, и ворота с громким скрипом и скрежетом отворились.

Они прошли через сад (Хоити догадался, что это был сад) и снова остановились перед входом в какие-то помещения.

– Мы у дверей! Я привел Хоити! – выкрикнул самурай, и певец услышал звуки торопливых шагов, передвигаемых ширм и экранов, затянутых бумагой, и двери открылись, женские голоса выплеснулись навстречу. По интонациям их Хоити понял, что женщины исполняют обязанности прислуги в этом благородном доме, но их голоса не могли помочь ему понять, куда он все-таки попал, а времени подумать об этом у него совсем не было. Его взяли под руки и помогли преодолеть несколько ведущих вверх каменных ступеней, затем сняли с него сандалии. Женская рука повела его по полированной поверхности деревянного пола – босыми ногами он ощущал его. Они шли бесконечными переходами куда-то вглубь обширного помещения, но поворачивали так часто, что Хоити совсем перестал ориентироваться, пока наконец не очутился в большом зале. Музыкант догадался об этом: он слышал шелестящие звуки множества шелковых одежд, и они были подобны шелесту листьев в лесу. Он слышал звучание голосов и их оттенки. Он понял, что помещение, где он находится, велико и просторно – так гулко раздавались голоса.

Хоити сказали, чтобы он не стеснялся, и постелили ковер – при игре на биве исполнитель встает на колени, без этого, как известно, обойтись невозможно. Он расположился на ковре и принялся настраивать свой инструмент. Через некоторое время к нему обратилась женщина (он понял, что это была родзё, или главная среди слуг) и сказала, что он может начинать и должен исполнить свое знаменитое «Сказание о Хэйкэ».

Вся поэма была очень велика, и, чтобы исполнить ее целиком, требовалась не одна и даже не две ночи. Поэтому певец таки отважился задать вопрос:

– Поэма не скоро сказывается, и, чтобы исполнить ее целиком, необходимо очень много времени. Какую из частей поэмы хотели бы услышать уважаемые господа?

Женский голос ответил:

– Исполни историю о битве при Дан-но-ура. Нет ничего горше того, что там было.

Хоити возвысил голос и запел под аккомпанемент своего инструмента. Он пел о битве на горьких морских волнах, отбивая ритм и заставляя свой инструмент звучать на разные лады и голоса. То он подражал шуму рассекающих воду весел и стремительному порыву судов, то слышались в его музыке свист летящих стрел и крики умирающих воинов, то вдруг раздавался скрежет стали о доспехи самураев и грохот раздираемых в столкновении корабельных бортов. И слева, и справа от музыканта то и дело раздавались приглушенные восхищенные возгласы: «Как изумительно он играет! В наших краях я никогда не слыхивал ничего подобного! Во всей империи, верно, не сыскать певца, равного Хоити!»

Он слышал эти слова, они добавляли ему храбрости, и он играл и пел все лучше и лучше – так, как никогда не пел и не играл прежде. А когда он наконец дошел до самого трагического эпизода – безжалостного убийства беспомощных и беззащитных женщин и детей, а потом и до сцены смерти младенца-императора, – разноголосый хор горюющих голосов слился в один протяжный вой отчаяния и скорби. Был он таким искренним и полным трагического чувства, что слепой даже испугался того, какую боль и страдание он причинил людям. Возгласы и стенания продолжались и тогда, когда он уже закончил петь. Но постепенно и они стали стихать. Тогда он вновь услышал голос той же женщины. Она сказала:

– Хотя мы знали заранее, что вы очень хороший музыкант и певец, но даже не могли предположить, что ваше мастерство велико настолько, насколько вы продемонстрировали его сегодня. Наш властелин остался очень доволен вами и собирается наградить вас. Но он желает, чтобы вы пели для него в течение следующих шести ночей подряд, – после этого наш господин, скорее всего, отправится в путь. Следовательно, завтра ночью, в тот же час, вы вновь должны быть здесь. Человек, который привел вас сюда сегодня, придет за вами и завтра… Есть еще одно обстоятельство, о котором я должна вам сообщить. Наш господин путешествует инкогнито, поэтому никто не должен знать о том, что он находится здесь, в Акамагасэки, и вы никому ни под каким предлогом не должны говорить о том, куда вы ходите по ночам. Таков его приказ. А теперь вы можете вернуться домой.