Александр Мазин - Я – инквизитор

– Ну, ну.– Отец Егорий поскреб волосатый затылок.– И за каким лешим ты, господин Потмаков, припожаловал?

Двойник встал и легким шагом пересек кухню, расточая запах дорогого одеколона. Ростом он не уступал отцу Егорию, но двигался быстрей, пружинистей. И фигура у него была стройной, без обозначившегося живота. Хотя, может быть, дело было в костюме.

– Мы, настоящие люди,– произнес двойник глубоким баритоном,– склонны думать о вас, сотворенных, с пренебрежением. Когда я говорю «мы», то, разумеется, имею в виду и себя.– Двойник, остановясь, качнулся с носков на пятки и обратно, поправил и так безукоризненно уложенные волосы и снова заходил от стены к стене. Кухня была ему явно тесна.– Но,– продолжал двойник,– презрение не кажется мне чувством, достойным культа. Поэтому я здесь. И беседую с тобой как с равным.

– Изыди, сатана! – сказал отец Егорий и перекрестился.

Двойник не исчез, но улыбаться перестал. Шагнув к отцу Егорию, он снял очки и заглянул тому прямо в глаза.

– Сатана – тут! – сказал он спокойно и постучал пальцем по лбу отца Егория.

Тот оттолкнул двойникову руку, но двойник тут же быстро потрепал его по волосатой щеке и строго произнес:

– Будет туго, скажи: «Власть Господня!»

– Да кто ты? – гневно вскрикнул отец Егорий.

– Я ангел твой, дурак! – проговорил гость насмешливо и, отпустив отцу Егорию в лоб щелчка, исчез.

А в сенях пискнула дверь, и на кухню вошли двое.

«Ну вот,– подумал отец Егорий с некоторым даже облегчением.– Теперь – все!»

Людей на своем веку Игорь Саввич перевидал всяких и потому безошибочно признал посетителей. И угадал: слова бесполезны.

Тот, что помоложе, сразу подступил к отцу Егорию, схватил за бороду татуированной клешней и, не произнеся ни звука, треснул в висок.

Кровь Игоря Саввича вскипела. Ростом и силой он превосходил обидчика, и хотя давно уж не дрался на кулачках, а за себя постоять когда-то мог. Пудовый его кулак с широкого замаха нацелился в криво сросшуюся переносицу. Но недруг не отступил, даже бороды не выпустил, просто отклонился в сторону, чтобы кулак отца Егория прошел мимо рябой щеки. Отклонился и… Игорь Саввич согнулся пополам от боли, получил еще раз, коленом в лицо, и обеспамятел…

…чтобы очнуться от ужасной муки, пронзившей до самых костей!

Отец Егорий задергался, закричал, захрипел, закашлялся от едкого духа сожженных волос, разлепил веки и узрел около своего лица докрасна нагретую кочергу. А за ней – пустые глаза и ящеричий безгубый ротик.

Ожог на груди полыхал болью. Игорь Саввич даже не сразу ощутил, что руки его до хруста заломлены назад.

– Деньги, старик,– сказал безгубый.– Отдай деньги или умрешь!

– Нет у меня денег! – прошептал отец Егорий.– Монах я…

– Есть! – сказала ящерица, поднеся к его носу пышущий жаром металл.– Есть, мы знаем. И тебе они не нужны!

– Нету,– прошептал Игорь Саввич, прикрывая глаза от близости раскаленного железа.

– Дом покупаешь,– выдохнул ему в ухо второй.– Значит, есть! Копец, жги!

– Есть! – прошипела ящерица, оскалив золотозубый рот.

Конец кочерги с шипом прижался к скуле отца Егория.

Он закричал, задергался, забил ногами.

– Деньги! – прямо в ухо – тот, что держал. Снова зашипела кочерга.

– Нет… – уже без голоса хрипел Игорь Саввич. Он провалился в беспамятство, выныривая от страшной боли, опять теряя сознание…

– Деньги! – вопил тот, что сзади.

– Нет! – сипел отец Егорий под шип сжигаемого мяса.

Вдруг стало тихо, и в наступившей тишине равнодушный голос произнес:

– Погоди, Копец. Инструмент остыл.

Игорь Саввич открыл слезящиеся глаза и увидел, как его мучитель, подбросив в печь белое березовое поленце, положил в топку кочергу.

– Господи, помилуй,– прошептал отец Егорий, и слезы побежали по его черным щекам.

«Господи, помилуй, воистину тяжек мученический венец!»

– А здоров ты, дед! – с уважением сказал стоявший за спиной.– Или так деньги любишь?

– А кто их не любит? – отозвался золотозубый, поворачивая в огне кочергу.– У кого деньги – у того и власть!

Отец Егорий облизнул сухим языком помертвевшие губы.

– Власть Господня,– прошептал он, внезапно вспомнив.

Ничего не произошло.

Золотозубый, надев рукавицу, вынул кочергу из печи, постучав по жести под зольником, сбил прилипший пепел, посмотрел вопросительно на отца Егория.

– Молчишь? – спросил без выражения.

И приложил кочергу к правому боку Игоря Саввича.

Напрягшийся, ожидающий боли, отец Егорий, к своему удивлению, боли не ощутил. Напротив, ощутил приятную прохладу. Будто ветер овеял его раны.

«Спасибо, Господи!» – мысленно поблагодарил он.

И тут увидел стоящего поодаль коренастого бородача в кожаных штанах, заправленных в красные сапоги, в длинной рубахе, вышитой красным по вороту, подолу и швам и перехваченной в талии узким поясом.

Золотозубый, решив, что пленник в беспамятстве, отступил назад, и бородач, пройдя прямо сквозь него, встал против отца Егория. У него были почти сросшиеся темные брови и необычные глаза, серо-голубые, с темным кольцом по краю радужки, словно свежие сколы озерного льда. Смотрел же бородач в покрасневшие от муки глаза отца Егория строго и сосредоточенно.

Как недавно – двойник.

– Пусти-ка меня, братко,– наконец сказал бородач звонким твердым голосом.

И полез прямо в тело отца Егория.

Нечеловеческая мощь втекла в одеревеневшие мышцы Игоря Саввича. Он снова ощутил свои руки, заломленные, а хватку второго мучителя – на запястьях. Отец Егорий шевельнулся, пробуя приподняться на стуле, и тут же, к своему удивлению, оказался стоящим на ногах.

Золотозубый отшатнулся, замахиваясь кочергой; кулак того, что сзади, с хрустом ударил в затылок отца Егория.

Голос бородача, «вошедшего» в тело иеромонаха, возник внутри одним-единственным словом:

– Кыш!

И отец Егорий вылетел из кухни, из дома, из петербургской зимы, чтобы окунуться с головой в зеленую воду.

Горько-соленая, она хлынула ему в рот. Игорь Саввич выбросил из груди часть воздуха, запрокинулся и увидел наверху переливающуюся светом шелковую поверхность. Толкнувшись руками и ногами, он рванулся наверх… И оказался стоящим в снегу посреди темного двора, спиной к дому. С обращенными к небу лицом и руками, дрожащими от усталости. Руки отца Егория тут же упали, а просторные легкие его наполнил холодный, с привкусом дыма воздух. Небо вверху было тускло-серым, беззвездным. Лишь на востоке поигрывало фиолетово-красное свечение.

Отец Егорий осторожно потрогал пальцами лицо. Бороды убыло. Кожа на щеках и скулах была нежной и чистой, как у младенца.

– Чудны дела Твои, Господи! – прошептал отец Егорий и прикрылся ладонью от вдруг налетевшего ветра.