Татьяна Абалова - Мой дорогой дневник

— С чего ей поджигать чужой дневник?

— Что здесь было написано?

Я смотрела на него во все глаза, но губы сжала так, что стало больно.

— Сия, это важно.

— Я не могу сказать, — едва выдавила из себя. — Это личное.

— Это личное задевает еще кого-то?

Я кивнула.

— И этот кто-то находится в одной комнате с тобой?

Опять кивнула.

— Напиши еще раз. Прямо сейчас. Можешь мне не показывать.

Карандаш в моей руке ходил ходуном, и я едва сумела вывести несколько слов.

«Я влюбилась в Санджая Дата…» — На этом месте с громким хрустом сломался грифель. Может, и не было этого звука, похожего на выстрел, и всего лишь сказалось напряжение от ожидания чего-то страшного, но мои нервы не выдержали, и я отшвырнула от себя дневник, который, упав на пол, захлопнулся.

— Не дотронусь больше до него, — прошептала я, забираясь в постель и опять накрываясь с головой.

— Мне придется самому его посмотреть.

— Пусть. Мне уже все равно.

Лежа под покрывалом, я чувствовала себя загнанной жертвой охотников, забившейся в глубокую нору и прислушивающейся к звукам извне.

— Трусиха! — Санджай сел на кровать, придавив край покрывала. — Вылезай. Ничего не произошло.

Я точно психованная. Накрутила себя. Устроила истерику, увидев сгоревший клочок бумаги. Стыдно-то как…

— Ничего не произошло, — повторил Санджай, — кроме одной важной вещи.

Я замерла.

— Ты мне тоже нравишься. Очень.

— Даже такая толстая?

— Разве богини толстые?

— И брови у меня не черные.

— Совсем ребенок.

Я открыла лицо.

— Я как холст, на котором забыли нарисовать, — решила переубедить Санджая.

— Это свет. Такой ослепляющий, что цвета разглядеть невозможно. Но достаточно закрыть глаза, и в темноте поплывут радужные пятна.

Я заулыбалась. Мне понравилось сравнение.

Санджай же был серьезен.

Он смотрел на меня, а я, вдруг испугавшись, что выгляжу заплаканным чучелом, закрыла лицо ладонями.

Санджай зашевелился.

В голове рисовалась картина, что сейчас он потянется ко мне, раздвинет руки, скажет: «Ты самая красивая на свете» и нежно поцелует.

Я перестала дышать.

Потом воздух кончился.

Убрав ладони от лица, обнаружила, что Санджая в комнате нет.

Я точно не Царевна-лягушка. Стрелу вроде поймала, а целовать отказались.

Переодевшись, я спустилась вниз. Санджай ходил вдоль бассейна и с кем-то разговаривал на хинди. Его голос был спокоен, но взгляд сосредоточен.

Единственное знакомое слово, которое он произносил часто, было «ача», что, судя по интонации, означало что-то вроде «хорошо, ладно». Потом прозвучали имена — Сунил Кханна, Каришма, Лаванья. Увидев меня, он улыбнулся, и, произнеся еще пару раз «ача», закончил разговор.

— Я решил навести справки о семье Кханна и о той пакистанской девочке, что жила в этом доме после них. Если все эти смерти были на самом деле, они должны оставить документальный след.

Взяв со стола дневник и ключи от «Махиндры», Санджай ободряюще улыбнулся.

— Не переживай. Все будет хорошо.

— Ты куда?

— Меня просили привезти дневник. Я скоро вернусь. Пойди, поешь чего-нибудь.

Я осталась стоять в тени веранды, когда Санджай уходил по черно-белой плитке двора, залитого ярким солнцем. Я чувствовала себя одинокой, брошенной, но не решилась сказать об этом. На сегодня истерик хватит. И так показала себя во всей красе.

У двери мужчина обернулся, и я поймала его встревоженный, даже потрясенный взгляд, который он тут же спрятал. Я поняла, что произошло что-то страшное, шокирующее, но меня не хотят пугать.

В животе все оборвалось и ухнуло вниз.

Меня затошнило.

Я легла на диван, прижав подушку к груди, и принялась ждать.

Что-то непременно случится. Наши злоключения не кончились.

Я не удивилась, когда на улице послышались крики.

Я продолжала лежать, когда к голосам присоединился топот ног.

И даже не вздрогнула, когда в мою дверь заколотили.

— Сия! Сия!

Словно сомнамбула пересекла двор и немного помедлила у двери, прежде чем ее распахнуть.

— Сия! Беги к реке! — Губы Анилы тряслись. — Джип с твоим женихом упал в воду. Пробил ограждение и перевернулся.

Я превратилась в камень. Ни руки поднять, ни ноги.

— Он жив? — Мой язык еле ворочался. Великий холод сковал сердце, остановил поток крови. Я чувствовала, как кристаллики льда разрывают плоть.

— Ой, прости меня! Надо было сразу сказать! — запричитала Анила. — Он жив, жив!

Сил не было. Я так медленно шла, что, когда добралась до места аварии, туда уже подогнали трактор. Его рычание эхом разносилось по воде. Слышались возгласы и крики, но в них не было налета трагедии. Лишь желание помочь и исправить случившееся. Я узнала голос Санджая, который отдавал четкие команды. И начала понемножку оттаивать. Сначала развернулись легкие, и я смогла дышать глубоко, потом сердце забилось ровнее, и туман, который окружал меня коконом, растворился в воздухе.

— Ты зачем здесь? — первое, что я услышала от Санджая, увидевшего меня в толпе любопытных. Он обратился ко мне по-русски. — Ты же больна. Быстро иди назад.

— Где дневник? — произнесла одними губами.

— Его унесла река.

Только я заметила, как стало тихо? Даже рев трактора прекратился. Все смотрели на нас.

Анила взяла меня за руку и потянула в сторону нашей улицы.

Я повиновалась. Шла и чувствовала, как взгляды прожигают спину.

— О вас уже все говорят, — шепнула Анила. — Ты уверена, что он женится на тебе?

— Я, наверное, вернусь домой. К маме.

— Может, и хорошо, что не женится, — произнесла Анила. — Раз он не жених, то и ты не невеста.

«Сестра» переживала.

— Рано плести погребальные гирлянды.

— Хорошо. Не буду.

Возле двери Анила остановилась, было заметно, что она опасается пройти в дом.

— Бабушка сказала, что ты нашла дневник.

— Его больше нет. Он утонул.

— Правда, что в нем не было ни слова?

— Правда.

Я прошла через двор и буквально упала на диван. Мысли отсутствовали. Повернувшись к спинке лицом, обхватила руками подушку и дотронулась руками до чего-то мокрого. Рассмотрев, закричала, срывая горло.

Под подушкой лежал дневник.

— Сия, что случилось?

На веранде стояла Анила, а я сидела на полу и кричала, пальцем показывая на дневник, чьи атласные ленточки побурели от грязной речной воды.

— Кто-то принес его сюда. Выловил из воды и принес, — шептала Анила, пытаясь меня успокоить. Она сидела рядом и гладила меня по спине.

В моей несчастной голове все смешалось. Я понимала, что Анила права, но тут же возникали вполне обоснованные сомнения. Кто из жителей знал, что дневник принадлежит мне?

— Глупая. — Анила говорила со мной как с ребенком. — А кто еще на нашей улице пишет по-русски? Здесь, кроме тебя, иностранцев нет.