Томас Олд Хьювелт - Сглаз

– Приговор будет приведен в исполнение в четверг, на традиционном месте сожжения, совершаемого в канун Дня Всех Святых, у перекрестка Дип Холлоу и Лоуэр Резервуар Роуд, – изрек Мэзерс. – Каждому жителю города вменяется в обязанность присутствовать при наказании. Я рекомендую назначить время исполнения приговора с первыми лучами солнца, дабы не создавать проблем с общественным порядком и рабочим расписанием. Помолимся о том, чтобы мы извлекли урок из этого злодеяния, едва не обернувшегося катастрофой. Господь, Отец наш…

Мэзерс начал читать молитву, и паства послушно присоединилась к нему. Люди, которые уважали и любили друг друга – каждый по-своему, – как обычно и бывает в маленьких городках к северу от Нью-Йорка, сразу же склонили головы. Но Стив заметил в них серьезную перемену. И ощутил ее еще сильнее, когда они расходились по домам, молча, крадучись, отводя взгляды.

Безропотность, охватившая жителей Блэк Спринг, испугала Стива по-настоящему.

Только что они переступили черту. Они совершили нечто чудовищное: обрекли троих мальчишек на верную гибель – и смирились.

И с этим им придется жить и дальше.

Но в основном их не мучили угрызения совести.

В Блэк Спринг готовились к приведению приговора в исполнение как к празднику. Из-под стекла витрины в здании городской администрации извлекли «девятихвостую кошку» – плеть семнадцатого века, по-своему красивую. Украшенная резьбой рукоять и девять плетеных кожаных шнуров, длиной более полуметра, с узлами посередине и свинцовыми шариками на концах. Ею не пользовались с тысяча девятьсот тридцать второго года. Специально ради торжественного случая Колтон Мэзерс отнес плетку в мастерскую по ремонту обуви Динни и поручил пропитать шнуры сапожным воском, чтобы они выдержали мощные удары и не порвались.

Тео Стэкхаус, владелец гаража и автомеханик, с готовностью принял предложение исполнить роль палача. В среду вечером его вызвали в поместье главы городского Совета. Там в конюшне Тео потренировался в нанесении ударов плетью, сначала на кожаном седле, а затем на жирном связанном теленке. Как-никак, а палачу нужно быть готовым к тому, как отзывается на удары живая плоть!

Потом ему, правда, пришлось принять две таблетки «Адвила», чтобы избавиться от сильной мышечной боли в плече. Но, несмотря на недомогание, спал Тео как младенец.

Зато Гризельда Хольст изнывала от бессонницы. Завтра утром мою кровиночку будут стегать плетью, говорила себе Гризельда… и чувствовала лишь тупую покорность.

Но странное ощущение постигло не только Гризельду Хольст. Каждый в Блэк Спринг пал жертвой псевдосмирения.

Пит Вандермеер как социолог, не будь он столь близко затронут происходящим, вполне мог бы построить кривую поведения горожан и сделать неутешительные выводы.

Казалось, что на Блэк Спринг опустилась мгла. Никто в Блэк Спринг даже не воспротивился вынесенному приговору. Никто не попытался сообщить о нем в вышестоящие инстанции.

А те, кто голосовал против, вероятно, думали, что все обернулось к лучшему. Мол, надо просто немного потерпеть и пережить этот день.

Поэтому Гризельда Хольст и провела ночь в молитвах, обращенных к Катерине. Стоя на коленях на прикроватном коврике, Гризельда взывала к ведьме, умоляя ее о заступничестве. На рассвете она попыталась отхлестать себя в наказание ремнем Джейдона. Но это выглядело глупо и неуклюже, а когда ей стало действительно больно, то Гризельда решила, что метод не сработает, и остановилась.

Если бы Гризельда преодолела свой морок и выглянула в окно, то обнаружила бы, что ее сына вместе с Джастином Уокером и Бураком Шайером ведут через кладбище. Осужденных охраняли девять дюжих мужчин.

Процессия двигалась к церкви Пречистого Мета.

Войдя внутрь, они спустились по винтовой лестнице, которая была столь хорошо знакома Гризельде. Здесь, в сыром подвале, где прежде медленно морили голодом Артура Рота, Колтон Мэзерс зачитал приговор. Сперва мальчишки подумали, что он шутит, но вскоре начали вопить – изумленно, испуганно, а потом и вовсе истерически. От их криков волосы могли встать дыбом на затылке – такое в них звучало отчаяние, такая безысходная горечь.

Захлопнулись двери. Мальчишки остались под землей, наедине с усопшими, покоившимися на кладбище.

Но казалось, что и мертвые подхватили их крики.

А затем пробудились совы и ласки.

Внезапно ведьма Блэк Рок умолкла… и прислушалась.

Пятнадцатого ноября люди собрались на площади еще затемно, чтобы занять лучшие места. Как и на сожжении Плетеной Бабы, перекресток был перегорожен барьерами, образовавшими круг. В центре находился деревянный эшафот, изготовленный в строительной мастерской Клайда Уиллингэма. Эшафот представлял собой платформу высотой в человеческий рост и размером три на три метра, на которой на козлах установили А-образный каркас.

Народ прибывал. Узкие улочки, расходящиеся от перекрестка, были забиты людьми. Моросил дождь: вполне нормальная осенняя погода для окрестностей Нью-Йорка.

Многие надели пончо и дождевики, которые влажно блестели в свете уличных фонарей. Никто не взял с собой зонтов, дабы не загораживать обзор ни себе, ни остальным. В «Хайленд Дайнер» у Сью кипела работа. Хозяйка кафе, не отходя от поставленного на улице прилавка, продавала горячий кофе и какао, чтобы скрасить людям тяжесть ожидания. Те, кому повезло иметь друзей, живущих поблизости, отсиживались в домах своих приятелей и таращились в окна.

Народ постарше и побогаче снял номера в «Пойнт Ту Пойнт», почасовую оплату в котором преступно взвинтили в качестве компенсации за вынужденное удаление из города всех Пришлых.

А Роберт Грим опять нес ответственность за то, чтобы мероприятие было абсолютно секретным. Грим буквально запечатал город, не забыв ни о заграждениях, ни о волонтерах, которые дежурили на пограничных постах. Нелегкая задачка, но при правильном планировании требовалось перекрыть дороги лишь за час до того, как первые солнечные лучи окрасят восток в кровавый оттенок.

Кроме того, Совет приказал местным торговым фирмам заранее изменить расписание, сообщив Пришлым, что они временно закрыты из-за санитарных мероприятий.

В общем, никакой суматохи не предвиделось.

Да и автомобилистов, которым пришлось развернуться, можно было пересчитать по пальцам.

Но Роберт Грим пребывал в отвращении.

Его тошнило от горожан. Коварные и подлые людишки жаждали свежатины, но до сих пор лицемерно это скрывали! Его мутило от всех, в том числе от Мэзерса, палача и Катерины… и от мальчишек, которые побивали ведьму камнями.

И еще он ненавидел себя. Он струсил и не смог восстать против омерзительного цирка.