Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

— Можа, и есть. — подал голос один из найдёновских мужиков, пришедший на собрание с Вадимом Курочкиным, старостой деревни. — У соседки моей, быбы Дуни Тураевой, дочка с Твери сбежавши. Так она тама завхозом, али кем таким, на овощебазе была. Ну, Тинка Тураева, вся такая из себя. Можа, знает кто?

Мужики закачали головами — не вспоминалось. Русков обратился к Курочкину:

— Вадим Сергеич, ты тамо поговори с той женщиной. Завтра. Лады?

— Сделаю. — скупо кивнул Курочкин, крепкий старикан немного за семдесят.

— Ладно. — перешёл к следующему вопросу Русков. — Дальше — про дрова. Ну, Михалыч, тебе слово.

— А я чё?! — поднялся с места Михалыч — назначенный Григорием недавно бригадир лесорубов. — Ругайте, коли хотите и сколько хотите — всем известно, не справляемся. Мужики мои зашиваются — а только много так не наработаешь. Тракторов нет. — Начал загибать пальцы он. — Цепей на пилы нет. Тупые все, точим их только что не зубами. И то — больше точим, нежели пилим. Людей не хватает — у меня молодые, сильные мужики нужны, а работают? Э… — махнул в сердцах рукой он. — Да я не раз поднимал вопрос! А внимания ноль. Вот зато, что ни набег на Тверь — моих мужиков из бригады свищут — это кто кушалинский. А сегодня — я посчитал — через это на шестерых бригада уменьшилась. Значит, ещё туже будет. Если так пойдёт — я руки умываю. Не надо оно мне, такое дело. Чтоб прокладывали меня на улице.

— Слышали?! — обратился к Совету староста. — Вот как у нас это первейшее дело поставлено. Не удивляйтесь тогда, коли зимой свои бани на дрова пилить станете. У нас ведь как повелось с недавней поры? Заселяются бомжи в дом бесхозный, сначало баню палят, потом — сарай, а там уж и до крыши дело доходит. А после уж новый дом ищут — словно глисты какие, паразиты. Вот до чего иные люди скурвились. А коли дров на зиму не запасём — и мы точно также, только по неволе будем. Куда это годится? А по весне хаты ставить надоть — что ж, так и ютиться пришлым приживалами?! И колхозные постройки ремонтировать — коровники, сараи. Нет, братцы мои. Так оно не будет. Садись, Михалыч — пиши, что тебе надоть от Села, чтобы ты план свой давал, и больше того. А завтра — давай ко мне, со списком. Будем думать, как управиться нам. Что ещё? Ратные дела… Ведал ими Григорий — да больше нет его. И поставил бы я тебя, Валерка, заместо него — да не стану. Обиду не копи. — Повернулся к насупившемуся было Паратову Русков. — Не будем мы Гришино место занимать… По-иному поступим. Не хочу я на евоные грабли наступать — не справлюсь один я со всем. Сразу вам говорю. — Обвёл указательным пальцем присутствие староста. — И иной кто — тоже не справится. Может, позже — но не теперь. А пока вношу предложение: учредить новый, рабочий Совет. Я, как староста. Отец Паисий — от Церкви. И от каждой деревни — тамошний староста. Что скажете?

Люди опять загомонили, кто-то соглашался, а больше судачили — кого в тот Совет назначать. Взял слово отец Паисий.

— С Петром Василичем согласен. — степенно кивнул батюшка. — Всё верно говорит он. И, хотя церковных дел немало, считаю необходимым и важным своё участие в Совете. Не моё лично — участие Церкви. А по вопросу охранных мероприятий — добавлю. События показывают, что физическая брань — назовём её так — уступает место духовной. И граждане, коим выпала доля осуществлять охрану и защиту села и деревень с оружием в руках, супротив загробного, духовно должны быть подготовлены. Посему считаю правильным, не отлагая, начать эту подготовку наших сельских охранников с этой самой стороны. А руководить их действиями наших охранников может и Совет — как, допустим, это было в Древней Греции. Я так же, как и Пётр Василич вовсе не против кандидатуры Валерия. На место Алпатова — Царствие ему Небесное… Однако, учитывая суть сказанного мною ранее, прозреваю возможность повторения истории — руководство вооружёнными людьми, практически бесконтрольное — оно накладывает отпечаток. И безусловно поселяет в душу человека мысли о вседозволенном — а это лютый грех. И грех сей будет на мне, коли сейчас я об этом не скажу. Поверьте старику уж — я воевал, хоть и давно. И, как правильно сказал наш староста, вопросы сейчас стоят больше не военные, а хозяйственные. И духовные — это я замечу. Поэтому голосую так — от Церкви в Совет: «за», отдельную фигуру во главе охраны — «против». Пусть все вопросы эти решаются Советом. У меня всё.

Паратов, выслушав старосту, а за ним и настоятеля, приуныл. И хотя, безусловно, был омрачён скорбью по сгинувшим в Твери друзьям, в душе рассчитывал заменить Григория на его посту, а его так быстро устранили. Стараясь не показывать своего огорчения, махнув рукой, Валера проголосовал по этому вопросу, как и все.

— Ну что же, братцы. — Встал, подводя итог долгому заседанию Русков. — Видите, как всё у нас… Суммирую тогда. Значит, с завтрашнего дня, ежедневно, вечером собрание Совета. В который, помимо меня, старого, входят батюшка настоятель и старосты по деревням. Присутствие кажного — строго обязательно. — обвёл всех, к кому это относилось, староста. — И Вас это также касается, отец Паисий. Знаю, что утреня в шесть, но и у нас дела серьёзные. Уж решите этот вопрос.

Настоятель кивнул, соглашаясь, и поманил к себе Феофана. Тот нагнулся к батюшке, и тот, качая пальцем, начал что-то втолковывать ему на ухо.

— Далее. — Продолжил Русков. — Кажное утро прошу присутствовать господ бригадиров на производственных совещаниях. Явка обязательна! Будем разрабатывать комплекс мер, утверждать планы и контролировать ход их выполнения. Проблемы текущие разбирать будем, не отходя, так сказать, от станка.

И вот ещё: моя хворь-то отступила — с Божьей помощью — да пока я слаб. Похожу вот чуток, и хучь ложись. Много так не набегаю — транспорт хоть какой нужон будет. Хотя бы на первое время. И пара помощников помоложе — дела вести. Телегу хоть…

— Будет Вам, Пётр Василич, телега — справим! — радостно ответил старосте кто-то из кушалинских мужиков.

— Ну и ладно тады. — хлопнул ладонью по столу Русков. — А таперича, давайте все почтим ещё раз память товарищей, друзей и близких наших — кого Господь сегодня, по недосмотру и беспечности нашей, сегодня прибрал. Вечная память…

Заскрипели стулья — сидевшие поднялись. Взоры упёрлись в пол, повисла тяжёлая тишина. Перекрестившись, тихо покидали сельсовет. На площади ещё толпился народ, правда, уже не в том количестве. Увидев выходящих, люди поспешили к своим — соседям, бригадирам, старостам — чтобы узнать, чем закончилось это собрание, какие приняты решения. Что ожидает людей после беды, случившейся сегодня в Твери.

Группа велешинских мужиков, обступив Фёдора, медленно направилась домой. Покуривали, тихо обсуждали собрание и поднятые на нём вопросы. С расспросами же о том, как всё случилось в Твери, к Срамнову не приставали. И так было видно, что мужик уже без сил — день, изменивший так много и в душе Фёдора, и в жизни Села, догорев, угас. На землю спускались ранние сентябрьские сумерки. И вроде бы, всё было по-прежнему — как вчера. Тот же дождик, мелко моросящий с затянутого пеленой туч неба, и порывы ветра, и огоньки в окошках домов. Но для Фёдора всё изменилось — глубоко, внутри его души. И шагая по старой дороге — каменке в сторону дома, покуривая, он отчётливо видел каждую мелочь, каждую деталь. Так бывает с людьми, побывавшими в когтях смерти или беды, и неожиданно возвращёнными обратно. Люди, поимевшие такой опыт, говорят, что начинаешь ценить каждую секунду, каждую песчинку, каждую мелочь, на которую раньше, привыкший к ходу жизни, не обращал внимания. Слушая своих друзей впол-уха, и рассеянно кивая, Фёдор еле заметно улыбался. В душе он ликовал и скорбил одновременно — радовался жизни и горевал по тем, кого уж не вернуть назад.