Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

— Как у вас? — кратко спросил Срамнов, подойдя к ним.

— Да всё путём вроде бы Федь! Заведём! — вытирая рукавом чумазое лицо, бодро отрапортовал Волков. — Сейчас генрик врубим на зарядку — и видно будет. Аккумуляторы, слава Богу, взяли — так что если у него он дохлый, это не проблема.

— Действуй, Сань! Нам уже двигать пора, по городу прошвырнуться, как я планировал.

— Так чего ждёте? — вытирая руки о полы комбенизона, спросил Волчок. — Валите! Мы тут и без вас управимся — в этом деле от вас, «леших», помощи немного. Вроде всё спокойно.

— Всё — да не всё, Саш. Маша-то, вон чё выдала. Говорит, духов хватает. — разминая в пальцах очередную сигарету, заявил Федя. — Как она их чует-то только.

— Ну а где их нет? — развёл руками Илья. — Этого товара кругом море. Но мы ведь засветло отсюда выходим, чего переживать?

— Да хуй её знает, что у неё на уме. — пробормотал Фёдор. — А с другой стороны — стоит и прислушаться. Судя по тому, что в Волково творится, можно предположить и тут подобное. Место незнакомое, плохое однозначно. Так что вы, парни, повнимательнее, ладно? Ну с Богом, пойду собирать на вылазку.

Все поочерёдно обнялись и Илья перекрестил Фёдора.

— Спаси и помилуй Господи вас, дядь Федь.

— И вас храни Господь.

Аслан, Политыч и Сева Ким сидели и покуривали, обсуждая что-то, прячась от солнца за бортом вездехода. Увидев подходящего к ним Срамнова, мужики поднялись.

— Ну что, Федь, выходим? — спросил Политыч.

— Ага. Заводи ГТСку, Аслан. — пиная гусеницу вездехода ботинком, ответил Фёдор. — Дьякон где?

— Падхадил недавно, брат. Спрашивал — кагда идём уже? — ответил ему Аслан.

— Так. Вы загружайтесь — я пойду Феофана приволоку. — хлопнув в лодоши и потирая их, сказал Срамнов. — Тащу его — и валим на мародёрку.

Все присутствующие заулыбались — мародёрка была самым ожидаемым и любимым занятием у мужиков. Уж что-что — а пошарить по лабазам и хатам, оставленным людьми Федины парни любили.

Фёдор передал в кабину вездехода свой молот, и застёгивая на ходу под подбородком замок шлема, пошёл в сторону ангаров с целью найти дьякона. Он увидел его оживлённо беседующим с Валерой Паратовым и Марией, жестикулирующим и показывающим рукой на крышу цеха лесопилки.

— Отче! Пора! — крикнул Срамнов, жестами приглашая батюшку присоединиться к нему и постукивая указательным пальцем по часом на левой руке. — Время!

— Иди сюда, Фёдор! — прокричал в ответ отец Феофан.

Фёдор, чертыхнувшись, направился к ним.

— Ну, что у вас тут?

— Федя, мне наверное лучше остаться. — выдохнул дьякон.

— Нет, отче. Я отцу Паисию обещал тебя ни на шаг не отпускать. Не пойдёт. — отрицая, покрутил головой Срамнов.

— Но всё-же — мне лучше остаться. — невзирая на это, начал упорствовать отец Феофан. — И вот от чего. Мария утверждает, что вокруг нас начали скапливаться духи. Я совершил должное, освятив территорию. Но мало ли что. С тобою Политыч идёт — он весьма подготовлен по духовным вопросам и брани с нежитью. А если и я отправлюсь — тут, кроме Маши, подготовленных людей не останется. Место худое, незнакомое — мало ли что попустит Господь случиться. Весьма и весьма трагичными могут быть последствия.

Фёдор задумался, потирая руками виски — в доводах дьякона была логика, и, наверное, самым правильным было оставить отца Феофана здесь, на лесопилке.

— А ты как думаешь, Маш? — спросил Фёдор.

— Лучше тут пусть останется. Правильно сказал дьякон — с тобой и так Политыч пойдёт. — ответила Мария.

— Ну хорошо. — ещё раз обдумав варианты, решил Срамнов. — Может, вы и правы. Оставайся.

Фёдор развернулся, собираясь уходить, но был остановлен Феофаном. Дьякон перекрестил его и дал поцеловать наперсный крест.

— Ну вот, теперь иди. Ангела в дорогу, благослови Господи!

Спустя несколько минут вездеход выполз за ворота лесопилки. Фёдор развалился в кресле рядом с Асланом, занявшим место за рычагами ГТСки, водя пальцем по карте городка, изрядно потраченной и порванной на сгибах — единственной, которую смогли найти на Селе. Сева с Политычем осматривались по сторонам, высунувшись в люк.

— Давай прямо на привокзальную площадь рванём. — повернувшись к Аслану, предложил Федя. — Там наверняка основная коммерческая жизнь протекала — везде ведь так.

— А давай. — согласился чеченец. — Ты гавари куда ехать.

— А вот тут налево поворачивай и прямёхонько на площадь выскочим. Эй, там, в люке! Внимательнее там, чтоб на голову никто не спрыгнул!

— Давайте уже, поехали! — засунул голову обратно в вездеход Сева. — Помародёрить больно охота!

Аслан рывком бросил вездеход вперёд и сразу за забором, крутанув машину вокруг своей оси, поднимая пыль, повернул налево. Через километр снова начались жилые кварталы городка, представ перед мужиками во всей своей текущей неприглядности. Было ясно, что уж тут-то Смерть покуражилась вволю. И на дороге, и по сторонам глаз нет-нет, да и выхватывал человеческие скелеты и отдельные кости, черепа. Очевидным было также и то, что люди пытались справиться с напастью — кое — где виднелись остатки баррикад, перекрывавших улочки и проезды. На одном из двухэтажных домов, типичных для сельской местности в тверской области, на стене заметили выцветшую надпись краской «ЖИВЫЕ». Нижние окна дома были забиты досками и мебельными щитами. Да, люди боролись за жизнь, но Смерть победила её и тут. Сколько таких вот памятников видели срамновские мужики за годы походов по области! Фёдор высунул голову в окно, провожая этот дом. Ближе к привокзальной площади застройка становилась многоэтажной, и где-то справа за домами показался и снова исчез голубой церковный купол.

— Храм справа, вон, за домами! — нагнулся в салон из люка Политыч.

— Напоследок его! — обернулся к нему Федя. — Магазинчики сперва.

На привокзальную площадь выскочили как-то вдруг, неожиданно. ГТСка, пнув отбойником раскорячившуюся поперёк дороги «волгу», дёрнулась и замерла, словно живая, вместе со своими пассажирами обозревая открывшуюся им, заставляющую стынуть в жилах кровь, жуткую картину. Вся площадь, проезжая часть — всё вокруг — были усыпаны костями. Белыми человеческими костями. Остатки, обрывки одежды, вещей, пытаясь спасти которые, жители этого городка в ту страшную ночь — или день? — стремились на железнодорожный вокзал, в последней надежде. И здесь, на площади, их настигали и рвали, приобщая некоторых к таким же как и они сами, ходячим мертвецам. Некоторых просто разрывали и сжирали тут-же, не отходя от кассы, насыщая свой дикий, потусторонний голод. Восставая к новой, кошмарной жизни, новоприставившиеся, но не отдавшие Богу души, бывшие жители бывшего города, снова бродили среди своих вещей, разбросанных по всей площади, среди булькающих и захлёбывающихся своей кровью своих бывших соседей, с которыми, может быть, ещё вчера здоровались за руку, обнимались, шутили и обсуждали кого-то, пили пиво, а то и водку, и жили так, словно завтра и не умирать. Отданные неутолимой адской алчбе человеческой плоти и крови, они набрасывались на ещё пока живых, трепещущих в ужасе, людей, разрывая им артерии и глотки. Был ужасен этот смертельный пир нежити. Оставив после себя толпы бродящих мертвецов, агонизирующие и зовущие всё не приходящую к ним смерть тела на асфальте, пятна, бурые кровавые пятна и ручьи на дороге, Смерть покинула этот городишко и ушла туда, где непуганый контингент ещё жил вчерашним днём, прошлым. Кровь, сворачиваясь, стыла на открытом воздухе — и вот, пожалуйста: куда ни глянь — жуткие бурые пятна на асфальте, не смываемые ни дождями, ни снегами, ни ветрами и не временем.