Джастин Кронин - Перерождение

Как смешно! У Джейн защекотало в животе, и она поняла, что вот-вот захохочет. Почему-то медведь не обратил внимания на ее веселье и выжидающе молчал. Девочка присмотрелась к медведю повнимательнее и подметила совершенно не сказочные детали: в подушечках лап скрывались длинные когти, в темных глазах горела не доброта и мудрость, а затаенная злоба. А зубы, какие у него зубы… Где другие дети? Почему она одна в Большой спальне? Нет, не одна: у кроватки стояла Учительница, такая же, как всегда, только лицо нечеткое, словно завешенное марлей. «Джейн, ты нас задерживаешь! – строго объявила она. – Других детей Мистер Медведь уже съел, а ты все на кровати прыгаешь! Будь умницей, стой спокойно, и он тебя съест». «Не-хо-чу!» – в такт прыжкам ответила Джейн. Слова Учительницы прозвучали не угрожающе, а глупо, но все равно… «Не-хо-чу!» – повторила девочка и запрыгала с удвоенной силой. «Теперь видите? – Учительница повернулась к застывшему у кроватки медведю и в изнеможении воздела руки. – Видите, что я терпела день-деньской? Удивительно, что рассудок не потеряла! Ладно, Джейн, как хочешь! Мое дело – предупредить!»

Тут сон превратился в настоящий кошмар. Учительница схватила Джейн за руки и повалила на кровать. Лишь тогда девочка заметила, что у Учительницы на шее дыра, из которой торчат мерзкие блестящие лоскутки и веревки. От шеи будто… да, будто кусок откусили. Значит, Учительница говорила правду: Мистер Медведь действительно съел всех Маленьких! На ее глазах Мистер Медведь превратился в голого сияющего дядю. «Не хочу! – кричала Джейн. – Не хочу!» Увы, сияющий дядя оказался куда сильнее. Девочка с ужасом смотрела, как в его зубастой пасти исчезает ее ступня, потом лодыжка, потом бедро…

В снах колонистов как в зеркале отражались их повседневные дела и заботы. Глории Патал снился огромный пчелиный рой, облепивший ее тело. Частью сознания она понимала: сон символичен и ползающие по телу пчелы – ее тревоги. Мелкие, например, пойдет ли дождь, обиделась ли Мими, вдова Раджа и ее единственная подруга, за то, что она на днях к ней не заглянула; и крупные – тревоги за Санджея, Маусами, за свою поясницу, кашель, порой будивший по утрам, – вдруг это предвестник чего-то серьезного? К тревогам примешивалась тоска о младенцах, которых она не смогла выносить, леденящий ужас, сжимавший сердце при ударах Вечернего колокола, и менее конкретный страх перед будущим: шансов выжить ни у нее, ни у других колонистов не было. Ведь как ни гони мрачные мысли, как ни старайся держаться («Держись!» – именно так сказала Глория дочери, когда та, прорыдав всю ночь о Тео Джексоне, наутро объявила, что выходит за Гейлина), страшную действительность не изменишь: однажды прожекторы погаснут. Значит, по-настоящему тревожиться стоит за день, когда поймешь: все тревоги минувших лет сводились к одному – стремлению перестать тревожиться.

Пчелы во сне были именно тревогами – крупные и мелкие, они ползали по рукам, ногам, груди, залезали в глаза, нос и уши. «Налетел» рой неспроста, а из-за проблем, которые Глория решала в последние минуты бодрствования, – тщетно будила Санджея и отбивалась от Джимми, Иена и остальных желающих узнать, как поступить с Калебом. Усталая и измученная, Глория, вопреки своим привычкам, заснула прямо за кухонным столом. Голова запрокинулась, рот безвольно открылся, и она негромко захрапела. Звуки во сне были настоящими – храп превратился в жужжание пчел. Только как огромный рой попал на кухню и накрыл Глорию, словно огромное пульсирующее одеяло? Разумеется, пчелам свойственно летать роем, но почему Глория не защищалась? Во сне она чувствовала покалывание крошечных ножек и трепет крылышек, понимая: малейшее движение, даже вдох, разозлит пчел и они пустят в ход смертоносные жала. Как же она мучилась, боясь шевельнуться! Тут на лестнице послышались шаги, Санджей заглянул на кухню, но не сказал ни слова. Хлопнула входная дверь: он ушел. С губ Глории слетел беззвучный крик, который вырвал ее из объятий сна и уничтожил все его следы. Проснувшись, она не помнила не только о пчелах, но и об уходе Санджея.

На другом конце Колонии слепой по имени Элтон, любитель изощренных эротических фантазий, спал в облаке своих запахов и видел прекрасный сон. Сон про сеновал был любимым, потому что основывался на реальных событиях. Майкл не верил – понятно, с какой стати? – но давным-давно Элтон, в ту пору двадцатилетний, наслаждался близостью с незнакомкой, которая выбрала его из желания сохранить свои интимные утехи в тайне. Элтон не только не видел ее, но и не слышал голос – женщина с ним попросту не разговаривала, – поэтому не знал, кто она такая, и не мог никому рассказать. «Она замужем, – рассуждал Элтон. – Небось о ребенке мечтает, а с мужем не получается, ну, или разнообразия захотела». В самые горькие моменты он думал, что женщина делает это на спор. Как бы то ни было, Элтон радовался ее ночным визитам. Порой он просыпался от ласкового прикосновения – безмолвная любовница словно являлась из снов и дарила ощущения, впоследствии озарявшие одинокие ночи, – а порой женщина брала его за руку и вела, например, в конюшню. Так и появился сон про сеновал: женщина любила его среди ароматной свежескошенной травы, а где-то рядом ржали лошади. Вместо нежных слов Элтон слышал протяжные стоны, но и они вскоре обрывались шумным выходом. Длинные шелковистые волосы падали ему на лицо, а в следующую секунду любовница отстранялась и исчезала. Сон про сеновал снился в малейших подробностях – Элтон заново переживал каждое ощущение вплоть до момента, когда после ухода любовницы почувствовал влагу на щеках и понял, что плачет.

Но сегодня приснилось другое. Сегодня, прежде чем отстраниться, женщина шепнула ему на ухо: «Элтон, в Щитовой кто-то есть!»

Сара Фишер провела ночь в Больнице – ей спать не полагалось, зато девочке, похоже, снились сны. Сара устроилась на свободной кровати – поразительно, но усталость улетучилась! – и наблюдала, как трепещут длинные ресницы девочки. Та словно невидимый пейзаж рассматривала! Сара почти убедила Дейла помалкивать, пообещав, что утром сама сообщит новости Семейному совету. Мол, сейчас девочке требуется отдых. Словно в доказательство ее правоты девочка свернулась калачиком и заснула. Сара внимательно следила за ней и гадала: кто и зачем подсадил ребенку «паучка» и что выяснит Майкл.

Почему-то Саре казалось, что девочке снится снег.

В тот час бодрствовала не только Сара – не спящих хватало с лихвой. На Десятой огневой платформе Гейлин Страусс щурился на ярком свету прожекторов и в сотый раз за день повторял, что он не дурак. Увы, необходимость убеждать себя свидетельствовала об обратном. Да, он дурак, набитый дурак и сам это понимает! Он дурак, раз поверил, что сумеет добиться от Маусами взаимности; дурак, раз женился на ней, зная, что она сохнет по Тео Джексону, дурак, раз, услышав о ее беременности, – про срок Маус, естественно, соврала! – наплевал на гордость, вымучил улыбку и воскликнул: «Малыш? Вот так новость! Здорово!»