Юлия Набокова - Трепет черных крыльев [сборник]

За окном уже темнело, когда в кабинет вошел последний, почтенного вида старичок. Уставший Иван Дмитриевич слушал его вполуха.

— …с чертями водится.

— Кто? — чуть не подскочил очнувшийся от упоминания нечистой Крутилин.

— Как кто? Сосед мой, кассир Венцель.

— С кем он водится? — переспросил начальник сыскной.

Вдруг послышалось?

— С чертями.

Ивану Дмитриевичу очень хотелось гаркнуть: «Пшел вон!» Как же надоели ему сумасшедшие! Что весной, что осенью дня без них не проходит. Вроде и зима давно, а все идут и идут.

Однако свой порыв начальник сыскной сдержал: орать на сумасшедших себе дороже — могут и пресс-папье запустить в голову. А могут крепко обидеться и закидать кляузами начальство. Кинув взгляд в листок, на котором черкнул имя-отчество посетителя, уважительно спросил:

— Надеюсь, Петр Петрович, вы понимаете, сколь серьезны подобные обвинения?

— Понимаю. Потому в сыскную и явился. Наружной-то полиции с чертями не совладать. Только на вас надежда.

— Благодарю за доверие. Но сперва давайте-ка уточним факты. Раз утверждаете, что сосед якшается с чертями, значит, видели их. Когда, где?

Петр Петрович испуганно перекрестился:

— Что вы? Бог миловал.

— Неужто сам сосед в этаком знакомстве признался? — попробовал зайти с другого бока Крутилин.

Если окажется прав, значит, не посетитель, а сосед его умом тронулся. Или пошутил неудачно.

— Держи карман шире. Как же, признается он, сарделька немецкая. Учуял я их, — признался старик и дотронулся скрюченным пальцем до переносицы. — Собственным носом учуял.

Значит, не сосед, а сам Петр Петрович с катушек съехал. Теперь надобно понять: буйный он или тихий?

Старик о размышлениях Крутилина не подозревал и продолжал доверительно рассказывать:

— В первый раз учуял я чертовщину с месяц назад, в Предпразднство Введения во храм Пресвятой Богородицы [1] Отмечается 20 ноября, в 1871 году пришлось на субботу. . Пришел тогда с вечерней службы, в коридоре столкнулся с Венцелем. И чуть не задохнулся от ужасной вони, которую тот источал…

Иван Дмитриевич открыл табель-календарь:

— В субботу дело было?

— Да. И в другие разы тоже. От Венцеля исключительно по субботам чертями воняет.

Крутилин, кажется, понял причину этому явлению и от радости даже хлопнул себя по лбу:

— Помилуйте, Петр Петрович. От кого же по субботам чертями не несет? Каюсь, даже от меня. Грех это перед выходным не выпить. Небось и сами закладываете? — Начальник сыскной указал на трясущиеся руки посетителя.

Старик вскочил:

— Да как смеете? Я сорок лет в экспедиции ценных бумаг… без единого замечания… Его высокопревосходительство самолично прослезились на прощание. Вообще в рот не беру, печень не дозволяет. А что до рук… Доживете до моих лет…

Еще и не пьет. Точно сумасшедший. Но, увы, тихий. Был бы буйным, схватил бы за лацканы или укусил. А значит, не судьба сдать Петра Петровича в лечебницу для душевнобольных. Там и для буйных коек не хватает.

— Простите. Обидеть не хотел, — примирительно сказал Крутилин. — Но поймите, Петр Петрович, запах перегара, пусть и неприятен, преступлением не является…

— При чем тут перегар? От Венцеля не перегаром, паленой шерстью разит.

— Паленой шерстью? — удивился Крутилин.

— Поняли, наконец?

— Не совсем…

— Черти чем покрыты? Шерстью. А в аду чем заняты?

Крутилин пожал плечами.

— Грешников они жарят, — объяснил ему Петр Петрович. — Потому то и дело подпаливаются. От того и запах.

— Хорошо, допустим. А Венцель тут при чем?

— Как известно, Создатель наш по субботам отдыхает.

Крутилин согласно кивнул, Прасковья Матвеевна не раз про то говорила.

— Потому по субботам за нечистью пригляд отсутствует. Пользуясь случаем, черти спускаются на землю, чтобы задания приспешникам раздать. Немцы первые из них.

— Почему так считаете?

— Вы в кирху хоть раз заходили?

— Было дело.

— Заметили, что там нет икон? Даже лик Господний отсутствует. Почему, спрашивается? Потому что Сатане немцы поклоняются.

Тех же взглядов придерживалась и Прасковья Матвеевна. Однако душевнобольной она не была, просто ее так воспитали, в ненависти к иноверцам. А вдруг и Петр Петрович из того же теста калач? Потому и ищет повод придраться к соседу-немцу. Кто его знает, почему он пахнет горелой шерстью по субботам? Может, по делам службы скотопригонный двор посещает или кожевенный завод?

— А ваша квартирохозяйка? Она тоже запашок ощущает? — уточнил на всякий случай начальник сыскной.

— Нет. Потому что вдова.

— И шо? — не понял его мысль Крутилин.

— Замуж ей невтерпеж. А Венцель — мужчина видный, вот она перед ним и выплясывает. И на запах закрывает глаза. Вернее, затыкает нос.

— А другие жильцы? Прислуга, дворники?

— Других жильцов у нас нет. У кухарки вечно насморк. А дворники все татары, которые, как всем известно, тоже слуги дьявола. Один лишь я на страже веры православной, ибо Люциферу не по зубам, потому что два раза в день в церковь хожу, каждую неделю исповедуюсь и причащаюсь.

— Духовнику своему про Венцеля рассказали?

— А как же. Он-то к вам меня и направил.

— Вот спасибо, — пробормотал в сердцах Иван Дмитриевич.

— Сказал, коль в сыскной не поверят, к обер-полицмейстеру вместе пойдем.

Еще чего не хватало!

Что ж, ради спасения начальства от душевнобольных придется-таки Венцеля обнюхать. Как раз завтра суббота. И если запашок не подтвердится, нанести визит священнику. Чтоб больше в присутственные места полоумных не отправлял, а лечил их сам, добрым словом и молитвой.

Старший агент Фрелих будто подслушивал, зашел, как только Крутилин дернул за сонетку.

— Проводишь Петра Петровича домой?..

— Не надо, сам сюда, сам и обратно, — запротестовал старичок.

— Проводишь Петра Петровича домой, — перекричал его Крутилин. — Хорошенько запомнишь его соседа. Потому что завтра весь день топаешь за ним. Задача — выяснить, почему от него по вечерам пахнет жженой шерстью. Все понятно?

Фрелих гаркнул:

— Так точно, — но сам не спускал с начальника глаз, надеясь, что тот подмигнет. Ведь с первого взгляда ясно, что старичок не в ладах с головой.

Но Крутилин подмигивать не стал, напротив, протянул сбрендившему руку:

— О результатах расследования, Петр Петрович, непременно сообщу.

Старик от счастья попытался руку облобызать, но начальник сыскной не позволил.

В субботу Фрелих появился лишь в восемь вечера:

— Иван Дмитриевич, вы знаете, я в нечистую не верю, — затараторил он с порога. — Вернее, не верил. Но теперь… Спаси Господи мою душу…

— Шо случилось? Да ты садись, садись.

Сам Крутилин, наоборот, встал, подошел к несгораемому шкафу, где держал спиртное. Нет, пьяницей он не был, но иногда требовалось успокоить нервы: и себе, и подчиненным, иной раз допрашиваемым. Иван Дмитриевич достал из шкафа начатый полуштоф [2] 0,6 литра. . В стакан, предназначавшийся подчиненному, налил щедро, себе плеснул на донышко.