Мерис Ирвесс - Янтарный волк (СИ)

— И помни, ты все всегда можешь на меня положиться! — произнес друг, стоящий в проеме двери. И тут же шагнул назад, повернулся спиной и исчез вскоре за высоким забором дома.

— Возьму на заметку, — вяло заметила про себя художница, одновременно почувствовав, как холодный камень уже не жжет своим льдом ее внутренности.

Карина мрачно следила, как за окном хлещет по дорогам, деревьям и зданиям беспощадный дождь, неожиданно сильный и свирепый. Уже неделю она жила у Никиты, однако, вместо успокоения к ней все чаща приходила тревога. Рисунок на картине становился с каждым днем все отчетливее, все яснее. Волк завывал в ушах девушки все тоскливее. Пару раз она пробуждалась от кошмаров, а после целыми ночами читала книги. Но этой ночью ей не смогла помочь ни беллетристика, ни даже успокоительное.

И дело было вовсе не в том странном звере, что появлялся в этих кошмарах, громко рыкал, кричал, словно зовя Карину. Просто на этот раз она пошла ему на встречу. И сердце ее было переполнено не страхом, а радостью. Девушка до сих пор видела свой сон в мельчайших подробностях. И мрачную поляну, усаженную кривыми соснами, и темноту, перемежающуюся с ярким блеском луны. И громадного, будто манящего своей мощью и силой хищника, казавшегося в серебряных лучах отчего-то золотым.

Она очнулась от собственных судорожных всхлипываний и долго не могла прейти в себя. Просторная кровать сделалась больше в разы, коридор — длиннее на километры. Девушка так и не поняла, как смогла, судорожно цепляясь за стены, добраться до комнаты Ника. Как смогла растолкать спящего парня. Он только сонно протер глаза, прежде чем включить настольную лампу и обеспокоено поинтересовался:

— Что с тобой?

— Я не могу больше жить… — неожиданно поняла художница, — Я не могу больше так жить. Если он не придет за мной, я так и останусь маленькой лягушкой, зарывшейся в тину собственной однообразной жизни. Мне нужно счастье, яркое, как осенние листья, ласковое, как солнце… Мне нужна свобода. Я видела ее, во сне.

— Погоди, тебе опять снилась эта тварь? — еще не совсем придя в себя, уточнил хозяин кафе. На этот раз Карина лишь слабо кивнула.

— Скажи, ты видишь хоть какие-то изменения на картине? Что ты чувствуешь, скажи? — зачистила она срывающимся голосом.

— Пожалуй, волк… стал четче, — попытался соврать Никита.

— Что, что в нем изменилось?

— Ну, краска стала темнее.

— Нет! — вскричала девушка, вскакивая с кровати друга, — Это все не то! Скажи честно, что ты ничего не видишь, что ты просто обманываешь меня, жалеешь меня. Никита, я схожу с ума? Я ненормальная? Признайся, пожалуйста.

— Тебе надо отдохнуть, — мрачно глядя на метания подруги, произнес парень.

— Я не хочу отдыхать! Я не устала! Мне не нужна еда, сон, мне нужно счастье… свобода, воздух. Я задыхаюсь от этой проклятой весны, она душит меня, она заставляет меня, словно какому-нибудь кроту зарыться в землю. Понимаешь, мне некуда деться от постоянного распорядка: подъем, завтрак, обед, ужин, прогулки, картины, книги, сон. Я хочу просто уйти от всего этого. Я хочу настоящего творчества, когда можно просто лить краску ведрами по настроению, когда можно сеяться от счастья, а не мило улыбаться в кулачок.

— Карина, это не нами придумано. В конце концов, тебя никто не заставляет заниматься пейзажами, ты можешь вполне стать абстракционисткой, или там, поступить в какой-нибудь кружок лепки. Займись, в конце концов, серьезной работой. Как говорит мой отец: «Все глупые мысли от безделья», — и я с ним полностью согласен. Стоить тебе загрузить себя по самую макушку, и тебе станет совсем не до того, чтобы вести столь философские беседы: жить или не жить.

— Я думала, ты меня поймешь, — с горечью произнесла Карина, — Но, видимо, мне придется изменить свое мнение. Ты такой же, как и все. Ты можешь спокойно дышать, можешь находиться в своих условных рамках, держишься за них и боишься даже нос высунуть наружу. А может, просто не хочешь. Наверное, мне надо уехать.

— Погоди, Карина, — Никита вынырнул из-под одеяла, хватая подругу в охапку, — Так дела не делаются. Во-первых, тебя никто отсюда не выгоняет. Во-вторых, если ты думаешь, что своим возвращением домой ты улучшишь положение, то глубоко ошибаешься. Если тебе пришлось долго доказывать мне, что рисунок на твоем произведении меняется, почему ты считаешь, что твоим родителям или еще кому-то это сделать будет проще? И ты не сможешь сейчас оставаться одна. Тебе нужен кто-то, кто хотя бы выслушает тебя. И тем более, я не говорил, что волк на картине не меняется. Другое дело, что я не вижу изменений, но, ведь, их видишь ты. Мое мнение: если один человек способен увидеть птицу в облаке, а другой нет, это не значит, что вообще нельзя увидеть ее там. Если кто-то искренне верит в Бога или дьявола — это его право. Я — нет. А, может, как раз наоборот — Бог есть и есть дьяволы, и ангелы с демонами. Я прошу тебя, Карина, подожди хотя бы пару дней, до выходных. Мне отчего-то кажется, что этот мир способен еще преподнести свои сюрпризы.

И она согласилась. Теперь ей ничего не оставалось, как сидеть на подоконнике, мрачно вглядываясь в горизонт, закрытый ливнем, словно полупрозрачной занавесью. Капли барабанили по стеклу, где-то бухал гром, небо прорезалось короткими ветвистыми молниями. Девушку совершенно не тянуло смотреть на все это. Из-под добротной деревянной, но довольно старой рамы нещадно дуло, и у Карины начала болеть спина. Однако, ей было не до подобных мелочей. Она предпочла бы заболеть, слечь. Ей хотелось, что бы хоть что-то случилось, несчастье, боль, пусть даже смерть. Чтобы потом радоваться любому пустяку, чтобы потом молить всех высших, благодаря их в каждой строке молитвы. Но не сидеть здесь, глядя на серое небо, похожее на лицо усопшего, на мокрые дороги, по которым текут ручьи-слезы. Карина едва оторвала взгляд от простора за стеклом, с той же пустотой переведя его на пол. Возможно, Никита был прав в одном — ей надо что-то делать. Конечно, художница была совершенно не согласна, что все лишние мысли от безделья. Но сидеть целый день, таращась в одну точку, Карина не собиралась. Надо хоть с кем-то встретиться, поговорить на отвлеченные темы…

И девушка решительно встала с насиженного места, буквально за две минуты оделась, и, придерживая над головой зонт, поехала на окраину города. Где-то там, за сплошной пеленой дождя жила в старом многоэтажном домишке ее подруга — Зоечка. И где-то там, возможно, ее ждало долгожданное облегчение.

Небо неспокойно затряслось, словно протестуя против такой наглости. Как это так, какой-то человечишка решил вылезти из своего укрытия и предстать пред разъяренными очами стихии.

— А вот так! — едва удержавшись, чтобы не показать язык строптивым небесам, хмыкнула художница, садясь в свою легковушку.