Вадим Сухачевский - Сын палача

Все-таки интересно — как им удалось найти Полину так быстро. Могущество короля нищих и императора помоек поистине не знало границ!..

Его размышления прервал телефонный звонок. Васильцев взял трубку уже с опаской, ни на что хорошее, по правде говоря, в этот злополучный день не рассчитывая.

Звонил Эдуард Сидорович, тот самый тройной агент. На сей раз этот всегда невозмутимый с виду джентльмен был почти в истерике.

— Что происходит?! — срывающимся на фальцет голосом воскликнул он. — Что за игры вы, Васильцев, ведете?!

Юрий устало спросил:

— Вы это о чем, Эдуард Сидорович?

— И вы еще спрашиваете! — совсем по-бабьи взвизгнул в трубку тройной агент. — Я только что узнал по своим каналам — убит Головчухин, убита Пчелка, убит Вьюн! И при этом вы изволите спрашивать — о чем я!..

Да, каналы были у него надежные и быстрые, тут ничего не скажешь.

Стоп! Он ведь и про Вьюна сказал.

— Насчет Вьюна вы полностью уверены? — спросил Васильцев.

— А как же, если мне только что сообщили!

Юрий почувствовал приступ головной боли, которой никогда не был подвержен.

— Как это произошло? — устало проговорил он.

— А то вы не знаете — от вас же ему позвонили!

Теперь настал черед и Васильцева воскликнуть:

— От меня?!

— Во всяком случае, представились, что от вас. Мой человек его телефон держал на прослушке. Велели, чтобы он на минутку вышел из подъезда… А у его двери уже висели оголенные провода под высоким напряжением…

— Поверьте, это, ей-богу, не я…

Из-за беспомощности в голосе слова прозвучали довольно убедительно — по крайней мере, тройной агент, кажется, наконец поверил ему.

— Ну, допустим, и не вы, — сказал он. — Все равно это из-за ваших каких-то игр! И я в них участвовать больше не желаю! Вы не вправе от меня требовать! — снова в голосе его задребезжали бабьи истерические нотки. — Всё! Завтра же улетаю из Москвы! У меня срочная командировка в Амстердам! И не звоните мне больше никогда, слышите, никогда!..

— Слышу, слышу, — поморщился Васильцев. — Да улетайте вы, улетайте куда душе угодно, только, ради бога, не визжите мне в ухо, как баба.

Тем не менее тот взвизгнул напоследок:

— А если вы… если вы вдруг собираетесь меня шантажировать…

Васильцев, не дослушав, положил трубку. Трусливый, истеричный тройной агент был для него потерян, — впрочем, и не нужен уже. Это было не главной его потерей за минувший злосчастный день.

Теперь от всей его былой армии оставался один только Афанасий.

Васильцев всегда испытывал симпатию к этому забавному чудищу. Надо попробовать хотя бы его спасти, покуда и до него не добрался младший Викентий, с такой стремительностью нынче наносивший неотразимые смертельные удары.

Юрий торопливо набрал номер психиатрической лечебницы и, представившись капитаном госбезопасности Блиновым (под этим именем его знали в лечебнице), спросил у дежурной сестры, на месте ли больной из двадцать девятой палаты Афанасий Хведорук.

Дежурная весьма любезно пообещала, что посмотрит сейчас. Несколько минут она отсутствовала, потом сказала в трубку довольно обеспокоенно:

— В палате нет. И галоши его, и ушанка тоже пропали. Наверно, ушел куда-то… Хотя я тут, на проходе, все время сидела… Но вы же знаете, товарищ Блинов, как он умеет просочиться… А может, где-то по клинике расхаживает? Вы еще минутку подождите, товарищ капитан, я сейчас по туалетам поищу.

Мало уже надеясь на результат, Васильцев все-таки взмолился:

— Поищите, девушка, поищите, пожалуйста!..

Вдруг у него из-за спины густо пахнуло псиной.

— Та щё мене шукать? — услышал он угрюмый голос. — Тута я, вот он, целый.

Он обернулся и увидел позади себя Афанасия все в тех же галошах на босу ногу, в халате и треухе.

— Впрочем, благодарю вас, не надо, не ищите, — поспешно сказал он девушке и положил трубку. Затем обратился к Афанасию: — Давно ты тут?

На полу красовалась лужа. Кот Прохор отреагировал на появление Афанасия по-своему.

— Та я уместе с вами у дверь прошел, товарищ Юрий Андреич, — все так же угрюмо пробасил Афанасий. — Эхстрасенсорную наводку вам сделал — вы и не углядели, як я проскользнув.

— И где ж ты отсиживался? — несколько успокоенный тем, что хоть Афанасий жив, спросил Васильцев.

Голос у Афанасия стал смущенный:

— Як обычно: у нужнике.

— А пришел-то зачем? Какие-нибудь новости?

Афанасий взглянул на него ошалело:

— Якие ще вам новости, Юрий Андреич? Вже три у нас покойника — нешто мало?.. Ох, страху натерпевся!.. — Он стащил с головы свою ушанку и стал ею отирать выступивший на бугристом лбу пот.

На миг забыв, с кем он имеет дело, Юрий удивился:

— Ты про покойников-то откуда знаешь?

— Як же нэ знать… — снова смутился Афанасий. — Я ж — нэ судите, Юрий Андреич, — я ж к вам ще тогды эхстрасэнсорно подклучився. Щё вы бачили, то и я бачив, щё слухали, то и я слухав… Пчелку жалко. Яка гарна дывчина была!.. Подумав: ну як тэт бисов палачов сын за мене примется?.. Нэ, думаю, у Юрий Андреича оно спокойни́й буде, он же мене — як тата ридный…

Лучше бы он к Викентию-младшему «подклучився» или к Полине, подумал Васильцев.

Афанасий, отлично читавший его мысли, тут же ответил:

— Та пытався я, пытався, Юрий Андреич! Пытався, но — нэ чую! Обоих нэ чую! Чуть мэлькнуть оба — и усё!.. Може, хто екран эхстрасэнсорный поставив… У вас, товарищ судья… тьфу ты, товарищ Юрий Андреич… у вас портвэйну хоть трохи нэма? Жуть мою трохи загасить…

В этом состоянии пользы от него все равно было чуть. Васильцев достал большую бутылку французского коньяка (тоже из Катиных лондонских запасов) и хрустальный фужер. Сказал:

— На, гаси свою жуть.

— Говорю ж — як тата… — присаживаясь на диван, благодарно произнес Афанасий.

Фужер он, правда, от себя отодвинул за ненадобностью, с коньяком же расправился вмиг — из горлышка с бульканьем вкачал себе в нутро все три четверти литра. После этого глаза его потухли, он обмяк на диване и уже через минуту, так и сидя на диване, оглушительно захрапел.

Васильцев закинул на диван его ноги, подсунул подушку под голову. Афанасий теперь все равно бесполезен — теперь при всяком пробуждении будет озабочен лишь тем, чтобы «гасить свою жуть», уж тут его не остановишь. Чем гасить — ему, в сущности, все равно: портвейном ли «Бело-розовым», лучшим французским коньяком, жидкостью для бритья или разбавленной сапожной ваксой. Когда со страху уходит в запой — такое уж бывало, — то справиться с этим пока что не удавалось никому. В клинике когда-то два гипнотизера пытались его из запоя вывести — да куда там! Уже через неделю сами до белой горячки допились.

Стенные часы пробили двенадцать. Страшные сутки закончились. И как раз к их окончанию он, Васильцев, полностью потерял всю свою армию, — какой-то юный Викентий в одиночку одержал над ней быструю и решительную победу. Трое убиты один за другим, четвертый в панике дезертировал, пятый до состояния полной бесполезности деморализован, и рассчитывать на него как на боевую единицу уже никак нельзя.