Александр Вильганов - Проклятие. Отверженные [СИ]

Вдали были слышны сирены пожарных машин. Сознание затуманивалось. Рога, крылья, угольная кожа, все это рассыпалось и пылью разлетелось по ветру. Теперь хоть сам на себя стал похож.

Когда я в последний раз взглянул на Эмми, её глаза уже были словно стекло. Кожа побледнела, а сердце перестало биться.

В ту ночь я убил многих виновных и невинных. Убил всех, кто находился в храме. И о содеянном я не сожалею.

Никто не знает лица убийцы, ведь все кто видел меня, уничтожены. А военные, которым посчастливилось скрыться, видели лишь уродливую оболочку демона.

Проверив усадьбу Крупского, вернее её развалины, я убедился, что колдуна в храме не было. Теперь нужно отыскать этого Алавира и отомстить, чего бы мне это не стоило.

Позже прибывшие на место журналисты окрестили это событие «кровавой жатвой», а в городе был объявлен траур. Всего в ту ночь погибло пятьсот девять человек. И неужели это все устроил я?

Диана старалась обходить меня стороной. Уже не было того тепла с которым мы относились друг к другу раньше. Когда в ту ночь я вернулся в бар и вырубился, она выхаживала меня несколько дней, пока мне не стало лучше. Наутро после моего возвращения, она перестала говорить со мной, увидев выпуск новостей об инциденте в храме длани света. Молчала, но ухаживала. А разговоров мне и самому не хотелось. Видимо я слишком сильно изменился из-за всего случившегося.

Позже, Эльза уехала к приболевшей матери, в другой город, оставив мне ключи от своей квартиры. Так было лучше. Не стоит создавать угрозу и для неё тоже. Воин несет ответственность за каждую забранную им жизнь. Ну а я перестал быть воином, убивая всех без разбору, бездумно идя на поводу собственных желаний и ярости, подобно трусливому убийце…

Двадцать пятое октября. Это был пасмурный день, вот-вот готовый разразиться ужасным ливнем. Прохладный порывистый ветер заставлял дрожать окна. Люди покидали город, поэтому все реже и реже можно было слышать рев от проезжающих неподалеку машин.

— Эмми? Умерла? — переспросил Сергей Альбертович.

— Да, мастер — подтвердил один из послушников и поспешил покинуть кабинет, закрыв предварительно за собой дверь.

Глаза старика стали мокрыми от слез. Последний из членов его семьи погиб.

— Прости меня Дарья! Я ведь никогда не показывал, насколько ты мне дорога! Зачем же ты тогда так настаивала, чтобы получить этот треклятый ген Ангела!

Колдун вцепился зубами в собственную руку что было сил. Так хотелось закричать. Но делать этого было нельзя. Струйка крови стекала по его запястью. Он готов был делать все, что угодно, лишь бы не сорваться и не закричать.

— Все будет хорошо — прошептал старик сам себе — передавай пока от меня привет маме и скажи, что я тоже скоро приду к вам. Разберусь с одним делом, и мы снова все будем вместе.

Его сердце бешено билось, а голос дрожал. Но он все равно из последних сил пытался сохранить самообладание и не сойти с ума от горя.

Его можно было понять. Ведь нет судьбы страшнее для родителя, чем пережить собственное дитя.

А виноват во всем проклятый ген «Ангела». Как вообще такая вещь может даровать человеку настолько абстрактную силу? Она сравнима с магией из сказок и фэнтези романов. Но ведь все это лишь достижение науки! Хотя её разрушительная мощь и причудливость форм неоднозначно говорит за себя.

Спустя пару недель война пробралась и в Ост. Даже первые сражения были весьма кровопролитными. У нас с Дианой не осталось иного выбора, кроме как покинуть город. Смешавшись с беженцами, нам удалось попасть на поезд. Многие уже погибли или уехали, но вагоны все равно были набиты людьми битком.

Десятки раз я наблюдал за тем, как перепуганные люди, калечили друг друга из-за мелких стычек. Кому-то не хватало еды, кому-то места. В поезде было много детей и подростков. Среди них были и проклятые, затесавшиеся в толпе и изо всех сил скрывающие свои силы. Их считали опасными и если кого-то заставали за использованием силы, то прогоняли, а то и вовсе убивали. Глупый животный страх стоил жизни многим из них.

— Сколько же это может продолжаться? — прохрипел старик, сидевший на полу вагона, рядом со мной.

— Смотря, о чем ты говоришь, отец — сухо отозвался я.

Старик почесал густую бороду и жалобно взглянул вверх. Что он хотел увидеть в потолке вагона, я не знаю.

— Проклятое поколение. Они тоже наши дети! Сколько же еще люди будут ненавидеть, и истреблять их!

Меня удивило заявление старика. Я знал, что были такие люди, кто жалел этих детишек, но лично встречал таких редко. А жаль. Ведь я разделял его чувства. Вокруг и так слишком много крови, а эта бессмысленная травля ничего хорошего не обещает.

— Я понимаю тебя, старик. Но люди трусливые твари и не примут то, чего не понимают или не могут подчинить.

Я взглянул на сидевшую рядом Диану. Она грустно смотрела перед собой, но взгляд её направлен был куда глубже, чем я мог себе представить. Она так и не простила мне моей вылазки в длань света. Хотя я и не заслуживал прощения.

— Подчинять беззащитных детишек? Жаль, что я дожил до таких времен.

— О чем ты? Они не такие уж и беззащитные.

Он взглянул в мои глаза и легонько улыбнулся:

— Эта сила ни что. Неважно на что ты способен, пока твое сердце уязвимо. Они, прежде всего дети, коих насильно опутали паутиной презрения, не сделавшие ничего, за что их стоило бы ненавидеть.

— Только вот люди давно об этом забыли, спрятавшись за свои собственные выдумки — прошептала Диана.

Лишь стук колес вагона прерывал нависшую над троицей тишину.

— В соседнем вагоне убили уже двоих проклятых — прошептал старик — сердце кровью обливается, стоит только подумать об этом.

— С чего ты взял? — вздрогнула Диана.

— Мне один болтливый вояка из сопровождения рассказал.

Девушка стиснула зубы. Её задевала эта ненависть к тем, кого приговорили к той же участи, что и её.

— Саммит ведь прошел уже? Что же они решили? — произнес я, глядя на старика.

— Ничего конкретного, как и ожидалось. Было много споров — начал он — Кто то и вовсе открыто предложил использовать этих детей как оружие. Но идея была отклонена.

— Это бесчеловечно! — воскликнула моя спутница.

Двое стоявших у ворот грузового вагона военных из сопровождения переглянулись.

— Да. И мне горько осознавать, что поводом для отклонения этой затеи был вовсе не гуманизм. Все эти «белые воротнички» просто побоялись, что не смогут контролировать детей. Поэтому с перевесом в один голос предложение отклонили — закончил старик.

— Неужели на этом все и кончится? Саммит ничего не изменит? — задался я вопросом вслух. Он был адресован не себе или старику, а скорее, куда-то в пустоту.