Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

— Да, и я очень благодарна за это.

— Что, если эти привилегии будут отменены?

Марго пристально посмотрела на него. Это было возмутительно. Но она не собиралась терять хладнокровие.

— Это захоронит мои исследования. Я могу потерять работу.

— Какой же это будет позор, — он больше ничего не сказал, лишь развернулся и зашагал дальше по коридору, оставив Марго стоять и смотреть на его высокую, юркую удаляющуюся фигуру.

В номере-люкс гостиницы «Хилтон» в городе Палм-Спрингс на третьем этаже, тускло освещенном настенными бра, полулежал в кресле в дальнем углу комнаты агент Пендергаст. Занавешенные шторами панорамные окна номера выходили на коктейльную хижину у бассейна, воды которого мерцали в лучах позднего утреннего солнца. На столике перед Пендергастом покоилась чашка чая. Под вытянутыми, скрещенными в лодыжках ногами стояла кожаная оттоманка.

Пендергаст изредка потягивал чай во время своего телефонного разговора:

— Его содержат в тюрьме Индио без возможности выхода под залог, — сообщил он своему собеседнику. — Лицо не проходит ни по одной базе данных, идентифицировать его личность не представляется возможным. По отпечаткам пальцев тоже никакой информации.

— Он сказал, почему напал на тебя? — раздался в трубке голос Констанс.

— Он был безмолвен, как монах.

— Вас обоих усыпили с помощью какого-то наркотического дурмана?

— По крайней мере, так я склонен полагать.

— С какой целью?

— Для меня это до сих пор остается загадкой. Я не преминул сходить на осмотр к врачу, но лишь удостоверился, что я в полном здравии — за исключением травм, полученных во время борьбы. Механических. Никаких следов яда или последствий отравления в организме не обнаружено. Также на мне нет никаких следов уколов или чего-то подобного, что указывало бы на вмешательство в мой организм, пока я пребывал в бессознательном состоянии.

— Тот, кто напал на тебя, должно быть, был в сговоре с теми, кто распылил наркотик. Тем удивительнее, что они погрузили в наркотический сон и своего сообщника, бросив его на произвол судьбы.

— В этой истории удивительной можно назвать всю последовательность событий. У меня складывается впечатление, что этого человека обманули так же, как и меня. Но пока он не заговорит, его мотивы останутся для меня тайной. Есть, однако, вещь, которая представляется мне вполне понятной. И именно она — глубоко меня дискредитирует.

Он замолчал.

— О чем ты?

— Все случившееся — бирюза, рудник «Золотой паук», «Солтон Фонтенбло», неудачно стертые следы шин, сама карта шахты, и, возможно, даже старик, который со мной говорил — западня. Все было тщательно срежиссировано, чтобы заманить меня именно в ту конкретную комнату для ветеринарных процедур, где этот газ мог быть выпущен. Эта камера была построена годы назад именно с целью введения наркотических газов опасным животным.

— Так что же именно так сильно тебя дискредитирует?

— Я думал, что нахожусь на шаг впереди своих противников, а в действительности все обстояло с точностью до наоборот: это они опережали меня не на один, а на несколько шагов.

— Ты говоришь «они». Ты действительно веришь, что Альбан был вовлечен во все это, так или иначе?

Пендергаст ответил не сразу. Некоторое время он молчал, а затем тихим, упавшим голосом повторил то, что слышал перед тем, как впасть в беспамятство:

— « Ты должен благодарить за это Альбана ». Довольно недвусмысленное заявление, тебе так не кажется?

— Так и есть.

— Весь сложный механизм, который продемонстрировали мне в «Солтон Фонтенбло», был спроектирован так, чтобы исключить и предвидеть любые возможные неудачи. Хитросплетение интриг указывает на то, что это — постановка Альбана. Постановка, которой он наслаждался. И при этом — именно его убийство запустило ловушку.

— Полагаешь, он выбрал столь вычурный способ покончить с собой? — спросила Констанс.

— Сомневаюсь. Самоубийство не вписывается в стиль Альбана.

На том конце провода некоторое время звучала лишь тишина. Затем Констанс заговорила снова:

— Ты рассказал лейтенанту д’Агосте?

— Я никого об этом не информировал. Особенно лейтенанта д’Агосту. Он уже и так знает об Альбане больше, чем стоило бы. Что касается полиции вообще, то я не верю, что они способны оказать мне какую-либо посильную помощь в этом вопросе. Во всяком случае, если они и могли что-то найти, то лишь с самого начала. Сейчас они уже затоптали все неочевидные улики и нанесли только больший ущерб. Мой план состоит в том, чтобы вернуться в тюрьму Индио сегодня днем и посмотреть, смогу ли я вытащить что-либо из этого… человека, — Пендергаст прервался. — Констанс, я ужасно огорчен, что с самого начала позволил заманить себя в эту ловушку.

— Он был твоим сыном. Ты не мог ясно мыслить.

— Это не может служить ни утешением, ни оправданием, — и с этими словами Пендергаст завершил разговор, вернул сотовый телефон в карман пиджака и остался неподвижной, смутной, задумчивой фигурой в темной комнате.

Терри Бономо был экспертом САПИ — Системы Автоматизированного Проектирования Идентификации — нью-йоркской полиции. Он слыл умником в лучшей итальянско-джерсийской традиции, и это делало его в глазах лейтенанта д’Агосты одним из лучших сотрудников. Просто сидя в отделе криминалистики среди компьютеров, дисплеев, графиков и лабораторного оборудования, д’Агоста ощущал, как его настроение повышается. Он чувствовал себя просто прекрасно, выбравшись из затхлых и тусклых пределов музея. Его состояние улучшалось еще сильнее от осознания настоящей деятельности . Сейчас перед ним стояла задача идентификации фальшивого «профессора», пока его команда судмедэкспертов исследовала кости и лоток на наличие отпечатков, ДНК, волос и волокон. Создание фоторобота ложного Уолдрона было следующей зацепкой. Как только у них будет портрет преступника, это станет большим шагом вперед. И никто не мог показать себя в деле составления фотороботов лучше, чем Терри Бономо.

Д’Агоста заглянул через плечо Бономо, наблюдая за его работой. Через стол от него сидел Сандовал, техник из отдела остеологии. Всю эту работу можно было провести и в музее, но д’Агоста предпочитал приглашать свидетелей в участок для задач такого рода. Сам факт присутствия в полицейском участке создавал стрессовую ситуацию для свидетеля и заставлял его сосредотачиваться и напрягаться. По крайней мере, на Сандовала эта атмосфера действовала именно так.

— Эй, Вини, — обратился Бономо со свойственным ему акцентом жителя Нью-Джерси, — помнишь, как я составлял портрет подозреваемого в убийстве по свидетельствам самого убийцы?