Линкольн Чайлд - Голубой лабиринт (ЛП)

— В больнице Женевы.

— Женева, — Пендергаст тяжело вздохнул. — Конечно.

— Из кратких сводок информации я могу заключить, что ты испортил день какому-то мелкому служащему.

— О, я припоминаю. Он действительно очень настаивал на том, чтобы выписать мне штрафную квитанцию. Я вел себя с ним ужасно. Я боюсь, что... не выношу мелких чиновников, — еще одна пауза. — Скверная привычка, но от нее… очень трудно избавиться.

Когда он снова замолчал, Констанс — теперь уверенная, что он в сознании — пересказала ему последние события. Она упомянула все, что ей рассказал д’Агоста: самоубийство нападавшего в тюрьме в Индио, его лицо, измененное с помощью пластической хирургии, реконструкцию его изначального облика и установление его истинной личности. Она также передала открытие д’Агосты, сделанное из материалов дела Англера, что Альбан за год до нынешних событий въехал в страну под именем Тапаньес Ландберг и совершил краткую поездку на север штата Нью-Йорк, прежде чем снова вернуться в Бразилию. Пендергаст слушал все это с интересом. Один или два раза, в его глазах вспыхивала былая искра, которую она так хорошо помнила. Но когда она закончила, он закрыл глаза, отвернулся и опять погрузился в бессознательное состояние.

Когда он снова проснулся, уже наступила ночь. Констанс, не рискнувшая оставить его ни на минуту, подождала, пока он будет готов заговорить.

— Констанс, — начал он. Голос его звучал тихо, как и прежде, — ты должна понимать, что порой, мне становится трудно... сохранять свою связь с реальностью. Она приходит и уходит, как и боль. В настоящее время, например, для того чтобы просто общаться с тобой в сознательном виде требуется вся моя концентрация. Итак, позволь мне сказать тебе то, что я должен сказать, настолько кратко насколько это возможно.

Констанс слушала, оставаясь очень тихой.

— Я сказал тебе что-то непростительное.

— Я простила тебя.

— Ты слишком великодушна. Что до меня… то почти сразу, как я ощутил запах лилий в той старой газовой камере для животных в Солтон-Си, я понял, что произошло. Прошлое моей семьи вернулось, чтобы преследовать меня руками кого-то, чьей навязчивой идеей является месть.

Он сделал несколько неглубоких вдохов.

— То, что сделал мой предок Иезекииль, было преступлением. Он создал эликсир, который фактически был ядом, вызывающим привыкание. Этот яд убил множество людей и разрушил жизни целых семей. Но это было так... так давно в прошлом... — он вновь перевел дух. — Я знал, что со мной происходит. И ты тоже это распознала. Но в то же время я просто не мог вынести твоей жалости. Как я и надеялся, последствия первоначальной стадии продержались недолго и быстро исчезли. Я предпочел даже не думать об этом. Отсюда и мое отвратительное замечание в твой адрес в музыкальной комнате.

— Пожалуйста, не тяготи себя этим сейчас.

Он вновь погрузился в молчание. В темной комнате, освещенной только медицинским оборудованием, Констанс не была уверена, что он не спит.

— Лилии начали гнить, — произнес он.

— Ах, Алоизий, — сострадательно поморщилась она.

— Но есть нечто хуже страданий. Мне не хватает ответов . То краткое послание в Солтон-Си… свидетельствует о том, что все это организовал Альбан. Но кто работал с ним и почему этот кто-то решил убить его? И… как я могу вынести отсутствие ответов на свои вопросы, находясь на пороге безумия?

Теперь Констанс с жаром стиснула его руку своими.

— Должно быть лекарство, противоядие. Мы справимся с этим вместе.

В темноте Пендергаст покачал головой.

— Нет, Констанс. Нет никакого лекарства. Ты должна уйти. Я полечу домой. Я знаю частных врачей, которые смогут поддерживать меня как можно в более комфортных условиях, пока не придет конец.

— Нет ! — воскликнула Констанс, ее голос прозвучал громче, чем она предполагала. — Я никогда не оставлю тебя!

— Я не хочу, чтобы ты видела меня... таким.

Она встала и склонилась над ним.

— У меня нет выбора.

Пендергаст слегка пошевелился под одеялом.

— У тебя всегда есть выбор. Прошу, выполни мою просьбу. Не наблюдай за тем, каким жалким мне придется встретить смерть. Я буду, как тот мужчина в Индио…

Констанс почувствовала усталость, легшую на плечи грузом многих десятилетий. Измученным движением она склонилась над поверженным страдальцем и поцеловала его в лоб.

— Мне очень жаль. Но мой выбор — бороться до конца. Потому что…

— Но…

— …потому что ты другая половина моего сердца, — пробормотала она, после чего снова присела, взяла его за руку, и больше не заговорила.

Офицер полиции припарковал служебную машину на обочине дороги.

— Мы на месте, сэр, — сказал он.

— Вы уверены? — спросил лейтенант д’Агоста, глядя в окно.

— 4127, Колфакс-Авеню. Или я ошибся адресом?

— Нет, все правильно, это то место.

Д'Агоста был удивлен. Он ожидал увидеть трейлерный парк или мрачную квартиру, затерянную в бедных районах. Но этот небольшой домик в городе Гэри, на пляже Миллер, штат Индиана был хорошо ухожен и свежевыкрашен, а газон на лужайке явно недавно подстригли.

Всего в нескольких кварталах отсюда располагался Маркетт-парк.

Д'Агоста повернулся к офицеру из Гэри.

— Не могли бы мы снова пройтись по досье? Просто в моей голове накопилось столько информации…

— Конечно, — полицейский раскрыл кейс и достал распечатку. — Он почти чист. Пара штрафов, один за превышение скорости — ехал тридцать восемь миль в час при ограничении в тридцать, другой — за езду по обочине.

— Езду по обочине? — переспросил д’Агоста. — Вы здесь выписываете штрафы за нечто подобное?

— По указанию последнего начальника приходится. Он был тем еще крепким орешком, — полицейский снова заглянул в досье. — Единственное, что у нас на него есть и имеет хоть какой-то смысл, это то, что он был арестован во время облавы на известный бандитский притон. Но он был чист — ни наркотиков, ни оружия… и, поскольку у него не было никаких других связей или отношений с мафией, о которых мы бы знали, против него не были выдвинуты обвинения. Четыре месяца спустя его жена заявила об исчезновении, — полицейский вернул досье в кейс. — Вот и все. Учитывая возможные связи с мафией, мы решили, что он был убит. Он нигде не всплывал ни живым, ни мертвым: ни тела, ни требования выкупа, ни чего бы то ни было другого. В конечном итоге дело было отложено как «висяк».

Д'Агоста кивнул.

— Позвольте мне поговорить с ней, если вы не возражаете.

— Как скажете.

Д'Агоста взглянул на часы: полседьмого.

Он открыл дверь машины и с ворчанием, тяжело выбравшись на улицу, проследовал за патрульным по тротуару. Тот подождал его у двери, прежде чем нажать на звонок. Спустя несколько минут в дверях появилась женщина. За свою многолетнюю практику д’Агоста научился уделять внимание деталям: рост пять футов, шесть дюймов, 140 фунтов веса, брюнетка. Она держала в одной руке тарелку, в другой — тряпку и была одета в брючный костюм — поношенный, но чистый и хорошо отглаженный. Пока она переводила взгляд на патрульного, лейтенант оценивающе осмотрел ее лицо и отметил на нем смешанное чувство тревоги и надежды.