Ирэн Блейк - Гниль

Места здесь были засушливые, почва не плодородная, сплошная глина да песок, а картошка на удивление выросла, как на дрожжах.

Вот тебе и удобрения в синих мешочках. По-настоящему творят чудеса. А может — это сорт был такой урожайный, не зря же фирма называлась «Урожайка»!

Забавно, но картошка действительно была крупная гладкая без единой червоточины, только вот попробовать её никому из наёмных работников не довелось. У начальства с этим пунктиком было строго.

Наемный персонал тщательно обыскивали после каждой смены, а на обед всех вывозили совсем в другое место, где под навесом располагалась полевая кухня. Кормили бесплатно. Первое, второе, третье, да ещё с обязательным свежеиспечённым хлебом.

Так никто из трудящихся и не рискнул за весь посевной сезон, запечь на углях картошку.

День на полях начался с рассветом, поэтому уже к полудню, казался болезненно долгим. Пот градом стекал со лба, руки и спины мужчин давно онемели, но они с Семёнычем давно привыкли к трудностям. Платили хорошо. В этом всё было дело. Так и терпелось и не нылось, а дело в натруженных руках само спорилось.

Они работали с начала посевного сезона — и пусть работа была в поте лица, но и эту работу для бывших алкоголиков прошедших анонимную кодировку, раздобыть оказалось ой как не просто.

Но, мужики позвонили на удачу, прочитав объявление в газете «из рук в руки», когда оказались совсем на мели. А после часового собеседования они ещё контракт подписали о неразглашении, вот диво дивное. Ну, да Бог с ним с этим контрактом. Главным, для мужиков было, что их на работу взяли.

— Смотри Тимофеич, опять та гадость ползёт! — толкнул Семёныч напарника в бок.

Гадостью называл Семёныч бурых пятнистых слизней вымахавших на картофельном поле до неприлично крупных размеров.

— Ага, точно ползёт как на ипподром самолёт, — хмыкнул Тимофеич, щуря свои и без того подслеповатые глаза.

— Щас, я его лопатой. Хрясь и не ту, — замахнулся было Семёныч, но напарник сказал:

— Да не надо, сам окочурится. Тут же земля вся и так намертво пропиталась химией.

Бибикнула машина, намекая, что пора поднажать, если они хотят управиться с рабочей нормой до заката.

— Ох, ну елки, не сдохнет ведь, скотина ползучая, не сдохнет. Тут только рукоприкладством навести бы толк. Проклятая химия, — зычно пробасил Семёныч, — их гадов то, мутантов то, не берёт.

— Ха, — насмешил, — буркнул Тимофеич и упер руки в бока. Семеныч цокнул, выставляя на показ щербатые зубы и начал собирать картошку в ведро. Тимофеич вздохнул и стал наполнять второе пустое ведро, стоящее подле.

Было невыносимо жарко. Душно. Но, ни единой мошкары, ни мухи, стрекозы, комарика, не пролетало и не жужжало, точно над зачарованным полем.

А совсем другая картина наблюдалась у полевой кухни. Там и мухи докучали своим жужжанием, и комары наседали, оравой скрывающиеся от жары у стеблей высокой травы.

— Слышал я, что на зону эту картошку спихнут. Зэки жрать будут, — с откровенным разочарованием произнёс Семёныч и запыхтел, мечтая о перекуре.

— Зэки, так зэки, — ответил Тимофеич и выгрузил картофель в кузов грузовика.

— Я вот слышал, что это правительственный эксперимент с генной инженерией и сверхсекретными разработками удобрений. На зэках то можно и не такие эксперименты проводить, — гэ, — они как тараканы живучие, не передохнут, — продолжал гнуть свою линию Семёныч.

— Хватит белиберду нести, — строго произнёс Тимофеич. — Поди, снова насмотрелся шарлатанских программ и теперь лапшу мне на уши вещаешь. Не поведусь.

— Да честно, я от Зинки, с соседнего участка слышал, — обиженно ответил Семёныч, разглядывая, как низко садится за горизонт ярко-красное солнце.

— Давай, заканчивай язык чесать — и поднажмём. Вон солнце почти село, а нам ещё две во каких больших борозды осталось, — повысил голос Тимофеич и развёл руками в стороны. Затем принялся за работу.

Его напарник вздохнул. Он снова увидел глазёнки бусинки толстого крапчатого слизняка, снующего под картофельным клубнем, наглого как заправского хозяина всего поля.

Слизняков мужчина, уже успел возненавидеть. Они внушали ему омерзение. Такие неестественно крупные, странной крапчатой расцветки. Брр. Таких тварей в природе быть не должно. Это мужчина знал точно, как аксиому.

Глаза слизняка влажно блестели, а усики шевелились, словно в мозгу природной аномалии кипела нешуточная работа. И как они расплодились. Не понятно. Что спрашивается жрали то, а?

Выкопанные картофелины все как одна — целые, неужели слизни оприходовали ботву. А может, это они съели всех жучков, паучков и мошкару со слепнями. Кто знает? Или слизни удобрением лакомились, что в синих пакетах, без названия, которое при посеве картофеля они с Тимофеичем щедро сыпали в почву, перед этим надевая маски респираторы, следуя инструкции.

— Побыстрее там лоботрясы, — гаркнул водитель грузовика. — Смена заканчивается! — Разговоры прекратились. Все мысли мужчин снова переключились на работу.

Тимофеич с Семёнычем прекрасно знали, что если сегодня не успеют выполнить заданную норму, то изрядно потеряют в деньгах.

Солнце зашло. Загруженный до верху грузовик повез картофель на базу. Семёныч и Тимофеевич, наконец, улучшили момент и, напившись тёплой минералки, во всю дымили дешёвой «примой».

— А, я ведь не шутил про зэков, — сказал Семёныч поёживаясь и поплотнее запахивая рабочую куртку.

— Прекращай уже грузить мозг, товарищ. Не наше дело, куда едет картошка и что тут вообще происходит. Нам за квартиру платить и женушкам отстёгивать на алименты, вот и всё, что тебя должно заботить. А зэки, к чёрту зэков. Мне вообще не нравится эта картошка. И бесплатно бы такую есть не стал.

Напарник молчал, пока миновали лес и выходили к точке, в которой их должен был подобрать выделенный фирмой автобус.

— И всё же мне как-то тревожно Тимофеич, не спокойно мне, уж очень не спокойно, — почти не слышно сказал мужчина, за что получил дружеский хлопок по плечу и ироничное высказывание.

— Попей-ка лучше вместе со своим мурзатым Васькой на пару валерьянки глядишь — и все твои волнения мигом утрясутся.

— А ну тебя, — отмахнулся мужчина. Подул ветер, дыша ночной прохладой, а издали затарахтел приближающийся автобус.

Подвал в подростковой трудколонии был большой, точно самолётный ангар и практически доверху был забит картофелем. Внутри воняло пылью, затхлостью и чуток гнилью, которая всегда усиливалась, когда дюжие холода сменялись оттепелью.

Лампочки на потолке в подвале закрученные в корявых, покрытых паутиной и дохлой мошкарой плафонах то и дело беспричинно мигали в самый неподходящий момент, а то и вовсе свет вырубался ни с того ни с сего и седому тощему мужику с пропитым носом приходилось на ощупь добираться к лестнице, которую он тоже не любил из-за неровных крутых бетонных степеней, куда отчаянно не хотели становиться его дрожащие ноги: так вот, в самом верху лестницы, на площадке располагался рубильник. К рубильнику же и направлялся старый Вася Трещоткин, завхоз и по-совместительству кладовщик, когда его друг Медведев отправлялся в очередной запой.