Дмитрий Скирюк - Блюз чёрной собаки

Дождь словно стёр все краски, город выглядел как размытая акварель, казалось, ещё пара часов — и он превратится в бесформенные и бесцветные пятна, а потом исчезнет совсем. Мы стояли под козырьком остановки и ждали автобуса.

— Куда мы? — спросил я и не узнал своего голоса.

— На Пролетарку, — ответила девушка. — Там Сито живёт.

— Какое ещё сито?!

— Аркадий Ситников. Ты должен с ним поговорить.

— Это ещё зачем? — насторожился я. — Он кто?

— Он музыкант, — пояснила Танука, — преподаёт гитару. Он половину наших гитаристов обучал, ты должен его знать. Поговори с ним насчёт Игната.

— А Игнат у него учился?

Девушка повернулась ко мне. Смотрела она куда-то сквозь меня.

— Не знаю, — задумчиво сказала она. — Может быть… Не знаю. Но лучше начать с него.

— А почему я? Что «начать»? О чём я должен с ним говорить? Об этом чёртовом «звуке»?

— Парень парню больше скажет, — с неожиданным цинизмом заявила Танука. — А говорить… о чём хочешь говори. Я просто хочу посмотреть и послушать, что он тебе скажет и что ты ему скажешь.

Вот так-так! Такого поворота я не ожидал и слегка растерялся, а потому безропотно позволил затащить себя в автобус и до самой Камы не произнёс ни слова. В молчании мы переехали мост. А на той стороне Танука вдруг повернулась ко мне и спросила:

— Тебе когда-нибудь хотелось кого-нибудь убить?

— Бывало, — с нарочитой серьёзностью признался я. — Когда свежую попсу неделями в ларьках гоняют, хочется зарезать авторов. Прямо так взял бы — и зарезал.

— Нет, я серьёзно!

— А если серьёзно, то на такие вопросы не отвечают. У каждого бывают моменты, когда ненавидишь кого-нибудь так, что, кажется, убил бы. Но ведь чтобы пойти на убийство — для этого нужно что-то большее…

— Так что нужно-то?

— Не знаю, — признался я. — А ты что думаешь, Игната убили?

Танука пожала острыми лакированными плечиками и стала пялиться в окошко, запотевшее внутри и мокрое снаружи. Разглядеть ничего невозможно. Я, во всяком разе, ничего не видел.

Ехали долго. Пермь вообще длинный город, второй по длине в России после Волгограда. Есть ещё, конечно, Сочи, но там всё-таки несколько городов — собственно Сочи, Адлер, Лазаревское, Туапсе… А Пермь — просто один большой город, растянутый вдоль Камы и разрезанный вдобавок несколькими глубокими логами. Съездить к друзьям — проблема: живём в одном городе, а видимся раз в месяц. Самое обидное, когда хочешь заехать к нескольким людям сразу — пока доехал, уже обратно пора. А есть ещё район за рекой, куда мы сейчас двигались… Я мысленно прикинул, когда мы вернёмся, — так и этак выходило, что не раньше восьми-девяти. Я вздохнул и решил об этом не думать. С женщиной как с шахматами: тронул — ходи.

Возле остановки мы заглянули в продуктовый, где купили кусок колбасного сыру, длинный, как змея, батон, банку консервированных персиков и бутылку «Боровинки».

На «Боровинке» настояла Танука.

— Зачем тебе это пойло? — удивился я.

— Надо, — сказала она. — Только лучше ты купи: у меня сейчас паспорта нет, мне не продадут.

Но сонная продавщица подставила бутылку под сканер с таким равнодушным видом, будто там кефир. На нас она даже не взглянула. Думаю, она её и дошколёнку продала бы.

Искомый Ситников жил в типовой однокомнатной квартире, в высотке на девятом, на улице Докучаева. Несмотря на новенький кодовый замок, подъезд был замусорен, в лифте всё разбито и обшарпано, плафон обклеен стикерами от жвачки. На звонок долго не открывали. Наконец щёлкнуло, в щели меж дверью и косяком возникла голова и посмотрела сперва на меня, потом на девушку.

— А, это т-ты, — слегка заикаясь, сказала голова и улыбнулась. — Заходите. Только у меня не п-прибрано.

Пока мы с Танукой стаскивали с меня дождевик и делили тапочки, из кухни послышался нарастающий паровозный свист, такой громкий, что все вздрогнули. Хозяин сделал испуганное лицо, сказал: «Оп-па! Это самое… Чайник!» — и исчез.

В комнате меня поджидал настоящий шок. Оказалось, «не прибрано» — это мягко сказано. Прихожая ещё туда-сюда, но комната выглядела так, будто внутри взорвалась граната. Ага. Ф-1. Шторы задёрнуты, полумрак. Обои частью сорваны, частью изрисованы, потолок в разводах, вместо люстры лампочка, в старом серванте без стёкол покрывается пылью посуда, а наверху, как охотничьи трофеи, выстроились пять электрических чайников разной вместимости и расцветки; у одного из носика торчала засушенная роза. Рядом — огромный шар из розового пенопласта. Ковёр на полу вытерт до джутовой изнанки, паркет под ним облез и покоробился. Ни радио, ни телевизора, лишь компьютер, да и тот потрохами наружу. У стены стоял только огромный диван, прочая мебель была сдвинута в центр комнаты, вокруг — стопки газет, вёдра и банки с кистями.

В углу, возле торшера, примостились чехол с гитарой и восемь самодельных барабанов, один страннее другого.

— Извини, ремонт, — пояснил хозяин, появляясь из кухни с чайником и чашками. — Начал, а потом деньги окончились — и всё.

Он скривился и безнадёжно махнул рукой. Я исподтишка рассматривал его.

Сложением Аркадий оказался совершенно как я — невысокий, плотный. Вьющиеся серые волосы. Зеленовато-карие, очень живые глаза. Обращаясь ко мне, он будто решал в уме сложную задачу, условие которой читал у меня на лице. Небрит, нечёсан, но одет аккуратно — треники, рубашка и, по случаю холодной погоды, белый свитер с У-образным вырезом и шерстяные носки. Ходил он как кот, — совершенно бесшумно.

— Ремонт нельзя закончить, — философски сказала Танука, — его можно только приостановить.

Шутка была с бородой отсюда и до Костромы, но в тему. Мы посмеялись. Танука расстелила на журнальном столике газету, расставила чашки и теперь нарезала сыр и батон. Её ногти издалека казались маслинами на фоне сырной желтизны.

— Арк-кадий, — представился хозяин, протягивая мне руку.

Я назвался.

— Иг-граешь?

Я не сразу понял, о чём речь, потом покачал головой:

— Нет. Как говорится: «Тильки трохы и для сэбэ».

Сито улыбнулся и покивал.

— Это ничего, — сказал он и повернулся к девушке: — Д-давно тебя не видел. Что нового?

— Игнат погиб, — сухо сказала та. Тот покивал:

— Я знаю, мне уже ск-казали.

Журчание чайной струйки оборвалось. Танука явно удивилась.

— Кто?

— П-плохие новости летают быстро… А вы поэтому п-пришли?

— Вот. — Она указала на меня. — Жан просил поговорить с тобой насчёт Игната.

— Жан? — Он посмотрел на меня. Я кивнул. — А… а о чём?

Сито двигался, жестикулировал, протягивал руку, скрёб подбородок, а я не мог отвести взгляда от его пальцев — мосластых, всё время чуть согнутых, с шишками в суставах. Как он с такими руками играет на гитаре, да ещё преподаёт?