Дмитрий Скирюк - Блюз чёрной собаки

— Ну чего, как ты? — спросил я, тронув его за плечо. — Дышать можешь? Пальцы целы?

— Что? — Взгляд парня сфокусировался на мне. В ночном сумраке было трудно что-то разглядеть. Он сильно щурился и часто кашлял. — Кто тут?.. Жан? Ты?

— Я. Скажи спасибо, что я тут оказался.

Игнат огляделся. Наверняка у него сейчас перед глазами всё двоилось и шло каруселью. Оно и к лучшему, наверное, — не сообразит, куда его забросило…

Сделать, что ли, ночь ещё темней? Нет, пожалуй, не надо.

— Это Инга тебе сказала, где я?

— Не совсем. — Я скривился. — Хотя и она тоже. Какого чёрта ты туда полез?

— Я… Я тебе потом объясню.

— Потом так потом. Ты нормально себя чувствуешь?

Игнат поморщился.

— Спину отбил… И горло болит…

— А ноги? Ноги целы? Идти можешь?

— Ноги? — Он встал. — Вроде да… Сколько времени?

— Времени нет, — сухо сказал я. — Слушай меня внимательно, два раза повторять не буду. Сейчас ты встанешь и пойдёшь отсюда. Примерно вон туда, — я махнул рукой, — через лес.

— На фига через лес-то? — Он бросил взгляд на тёмную стену деревьев. — Там что у тебя, машина, что ли?

— Нет там никакой машины, — устало сказал я. — Там и дороги-то нет. Но не бойся, не заблудишься. Вот она тебя выведет. — Я кивнул на Тануку. — Только не отпускай поводок.

Тут Сорока наконец увидел Тануку и рефлекторно сдал назад. Чёрная псина уже отдышалась и сидела неподвижно и, если б не глаза, была почти незаметна во тьме. Как я уже говорил, в здешнем облике она весьма и весьма впечатляла. Окажись я на месте Игната, я бы тоже струхнул. Так что парень ещё хорошо держался. Впрочем, шок, падение, адреналин — всё это притупляет восприятие…

— Господи… — проговорил он. — Жан, где ты её взял? Это твоя собака?

Значит, он ещё ничего не знает… Впрочем, может, оно и к лучшему. Пусть думает, что моя, потом разберётся. Только б Голос не вмешался — всё испортит…

— Сиди смирно, она не укусит. Да! К воде не подходи!

— А ты куда?

— Я сейчас… у меня тут дело одно…

Я ещё загодя облюбовал два камня — большой валун у самой кромки воды и другой, поменьше, с хороший кирпич. Положив на один цепь, я примерился и стал бить вторым.

Андрей с Танукой допустили ошибку, взяв обычную колодезную цепь, какая продаётся в хозяйственных магазинах. Звенья у неё заварены тяп-ляп, на растяжение ещё нормально держат, а на изгиб почти сразу лопаются. Хотя никто же не рассчитывал, что мне захочется освободиться, наоборот — все боялись, что мы потеряем друг дружку. Я не успел отбить себе и двух пальцев, а одно звено уже разошлось. Я постучал ещё немного, и вскоре от былых оков у меня на руке остался лишь заклёпанный браслет с тремя звеньями. Кожа под ним была разодрана в кровь. Игнат смотрел на меня как на сумасшедшего.

— Я не понимаю…

— Не понимаешь — молчи, — грубо перебил его я. Мне сейчас было не до нежностей — если не удастся их спровадить, всё может пойти прахом. Я протянул ему свободный конец цепи. — Вот, возьми. Хотя нет, стой, погоди. Ответь мне на пару вопросов. Ты знаешь такую девушку — Тануку?

— Тануку? Ну знаю.

— Любишь её?

Игнат растерянно заморгал, потом опустил глаза и, кажется, покраснел.

— Жан, ну ты ж не знаешь, чё говоришь-то…

— «Чё»?! — Терпение моё лопнуло. Я разозлился и схватил его за грудки. — Чё Гевара без самовара! Я тебе сейчас покажу «чё»! Кто вас только рожает таких, которые потом из-за девки с мостов бросаются! Тебе взрослеть надо! Жить, расти, на гитаре играть! Эх, где мои семнадцать лет, я б тебя, сукина сына… Отвечай: любишь её или нет? А? Сможешь быть с ней? Не отходить ни на шаг, беречь эту девку как сокровище, на цепи держать, если понадобится, как… как вот собаку эту! Сможешь? А?

Наверное, со стороны это выглядело нелепо, даже комично — я, ростом на голову ниже Игната, трясу его как тряпичную куклу, откуда только силы взялись. Собака не вмешивалась, сидела тихо на попе, как воспитанная девочка, хотя я б не удивился, если бы она порвала меня в клочья. Обалдевший, Сорока лишь вяло отбрыкивался.

— Жан, слушай, я не знаю! — взмолился он наконец. — Ну хорош меня трясти! Понимаешь… она… я же думал…

— Всё, молчи! — Я выпустил из рук его балахон и вытер пот со лба. — Больше ни слова, а то я тебе сейчас в морду дам. — Я подобрал с земли и протянул ему цепь, но потом передумал, для верности опоясал его и завязал узлом, благо длина позволяла. Игнат обалдело смотрел на меня, но не сопротивлялся. Я махнул рукой:

— Всё. Иди. Оба идите отсюда!

— Жан…

— Проваливай, я сказал! И не смотри на меня так, я знаю, что делаю. Просто так надо. Она тебя выведет. Держись за цепь и ничего не бойся. Услышишь бу… гхм! в смысле, услышишь, барабан стучит, — иди на звук.

— Какой барабан?!

— Не важно. Делай, что говорят! Ну!

Игнат молчал.

— А ты? — наконец спросил он.

— Я потом. Я сам вас найду.

Чёрная псина фыркнула, поднялась и сделала несколько шагов в сторону леса. Всё она понимает, подумал я. Как собака — всё понимает, только не говорит. Цепь натянулась. Игнат некоторое время продолжал стоять, закусив губу и глядя на меня, потом потупился, кивнул белёсой головой и двинулся за ней.

— И не вздумай оглядываться! — крикнул я ему вослед.

Через несколько шагов туман и ночь поглотили их обоих.

Я без сил опустился на траву. Руки мои тряслись. Впервые за пятнадцать лет мне нестерпимо хотелось курить. Рядом бесформенной грудой валялся плащ Игната, кожаный, тяжёлый, набухший водой. Я пошарил в его карманах, но нашёл только всякую дребедень и четыре банки «энергетика». Сигарет не было.

А и были бы — промокли.

— Ты с ума сошёл… — растерянно сказал Голос за моей спиной. — Теперь тебе точно не выбраться отсюда живым.

— Плевать, — отмахнулся я. — Выберусь мёртвым.

— А наш уговор?

— Погоди ещё немного. Пусть они уйдут.

Небо медленно светлело.

— Ну что, доволен? — наконец мрачно спросил Голос.

— Расскажи мне про блюз, — вместо ответа попросил я.

— Блюз? — переспросил Голос. — Почему тебя интересует блюз?

Я вздохнул.

— Потому что с него всё началось. Из-за него я тут и оказался. Почему уходят именно музыканты? Почему блюз? Почему именно этот стиль?

— Потому что это не стиль! Настоящий блюз может быть чем угодно, потому что «блюз» — это не название, не слова и не музыка. Блюз — это значит спеть и почувствовать. Душа, способная страдать и сострадать, душа, способная обречь себя на муки, но пройти и выжить, — это и есть блюз. Теперь тебе понятно?

— Да, Сито. Теперь мне всё понятно.

Повисла пауза.

— Что ты ск-казал? — запинаясь, спросил Голос — П-по-втори!

— Я сказал: «Сито», — повторил я и пояснил: — Ты — Сито. Аркадий Ситников. Тебя зовут Аркадий Ситников.

— Не может быть… — произнёс Голос тоном человека, который прислушивается к себе. — Не может… Ах ты ж… Верно! Как ты догадался?