Фриц Лейбер - Луч Рентгена

Есть что-то ужасное, доктор Баллард, как одно человеческое существо может подчинить себе другое, сломать его волю, уничтожить его способность давать сдачу. Вы думаете, что жертве совсем нетрудно было бы спастись — вокруг столько людей, учителя и друзья, которым можно довериться, отец и мать, но вы будто скованы невидимыми цепями, и во рту у вас невидимая затычка. И весь этот ужас растет и растет, как в концлагере. Целый внутренний мир боли и страха. А на поверхности — что же, с виду все в порядке.

Потому что никто, естественно, не имел ни малейшего представления о том, что происходило между нами. Все думали, что мы очень любим друг друга. Особенно хвалили Бет за ее "солнечную веселость". А я, как полагали, была слегка "заторможена". О, как она вертелась и суетилась около меня, когда вокруг были люди! Хотя и тогда ухитрялась меня щипать украдкой — причем очень сильно, но я даже не моргала при этом. Более того… — Внезапно прервавшись, Нэнси сказала: — Мне кажется, что я не должна злоупотреблять вашим временем, доктор, рассказывая обо всех этих детских стычках. К тому же, насколько я знаю, у вас сегодня вечером встреча…

— Просто неофициальный обед с несколькими старыми приятелями. У меня куча времени. Продолжайте, очень интересно.

— Самое странное, — продолжала Нэнси, — что я так и не поняла, почему Бет меня ненавидела. Она как будто испытывала ко мне сильную зависть, хотя для этого не было никаких причин. Из нас двоих удачливей была именно она. Получала призы, играла первые роли в школьных спектаклях, ей дарили прекрасные подарки, все мальчики бегали именно за ней. Но от успеха она почему-то стала еще хуже. Я иногда думаю, что удачливыми могут быть только жестокие люди, что успех — это на самом деле награда за жестокость… по отношению к кому-либо.

Доктор Баллард, сдвинув брови, чуть было не кивнул.

— Единственное, что мне помогло хоть немного понять ее поведение, — я прочитала что-то по психоанализу. Каждый из нас обладает равными количествами как любви, так и ненависти, и мы должны их уравновешивать и действовать таким образом, чтобы каждое из этих чувств получало свое выражение, но тем не менее так, чтобы ненависть всегда находилась под контролем любви.

Вероятно, когда два человека близки между собой, как это бывает с близнецами, это равновесие действует по-другому. Может быть, вся любовь и мягкость начинает собираться в одном человеке, а жестокость и ненависть — в другом. А затем ненависть берет верх, потому что выражение жестокости, силы и действия — это сконцентрированная эмоция, она не так туманно выражается, как любовь. И ненависть все действует и действует, пока не окрепнет настолько, что человека ничто не может остановить, даже смерть. Все это продолжалось, и действительно, чем дальше, тем хуже. — Нэнси внимательно посмотрела на врача. — Да, я понимаю, то, что я рассказываю, не так уж редко происходит между детьми. Знаете, большинству людей очень трудно ассоциировать фактическую жестокость с девочкой-подростком. Тем не менее я могла бы написать вам целую главу по этому вопросу. Конечно, большая часть того, что имело место в моем случае, было психическим насилием. Я стеснительная, а у Бет были тысячи способов привести меня в замешательство. И если мною интересовался мальчик, она всегда его отбивала.

— Никогда бы не подумал, что ей это удавалось, — заметил доктор Баллард.

— Вы думаете, я красивая? Я по-своему миловидна, но тогда это не имело никакого значения. Действительно, пару раз мальчики не отреагировали на ее приглашение, и оба раза Бет сыграла со мной шутку, которую могла сыграть только она, потому что мы были очень похожи. Бет выдавала себя за меня — а она в точности могла копировать мои манеры и голос, даже мои реакции, хотя лично я не смогла бы выдать себя за нее. Потом… она делала что-нибудь такое, что мальчики никогда после этого уже не подходили ко мне.

— Делала что?

Нэнси опустила глаза.

— Ну, выдавая себя за меня, жестоко оскорбляла его. Или делала какое-нибудь отвратительное, хвастливое признание. Если бы вы знали, с каким отвращением ко мне потом относились эти мальчики. Но, как я уже говорила, ее жестокость проявлялась не только в виде психического давления или нечестных выходок. Помню, бывали вечера, когда я сделаю что-нибудь такое, что ей не понравится, и лягу в кровать раньше нее. Когда Бет входила, я притворялась спящей, и через некоторое время она говорила… Я понимаю, что все это похоже на глупые детские шалости, но тогда это звучало по-другому, когда я, накрывшись одеялом с головой, вжимаясь в подушку, слушала, как Бет медленно ходит вокруг кровати и говорит: "Я думаю о том, как тебя наказать". И потом долгое ожидание, в то время как я еще притворяюсь, что сплю, и затем ее прикосновение… ох, доктор Баллард, ее руки! Я так боялась ее рук! Но… Что такое, доктор?

— Ничего, продолжайте.

— Больше и говорить-то почти нечего, кроме того, что ее жестокость и мой страх прекратились около года назад, когда Бет внезапно умерла от сгустка крови в мозгу. Я часто думаю с тех пор, не имела ли к этому какое-либо отношение ее ненависть ко мне, так долго и тщательно скрываемая. Те, кто ненавидят, всегда умирают от апоплексического удара, не так ли, доктор?

Помню, я склонилась над кроватью сестры в тот день, когда она умерла. Бет лежала парализованная, ее красивое лицо было белым и неподвижным как у рыбы, и один глаз больше другого. Мне было ее жаль (вы понимаете, доктор, не правда ли, что я всегда любила Бет?), но в этот момент ее рука, слегка передвинувшись по одеялу, коснулась моей, хотя она была полностью парализована, большой глаз немного шевельнулся, так что стал смотреть почти на меня, и губы шевельнулись. Мне показалось, что я слышу ее слова: "Я вернусь, и накажу тебя за это", и я ощутила, как ее пальцы задрожали, совсем чуть-чуть, как будто она хотела схватить меня за запястье, и я с криком отстранилась.

Мать очень рассердилась на меня за это. Она сочла, что я просто эгоистична и бездумна, боюсь смерти и неспособна подавить страх даже ради умирающей сестры. Я, конечно, не рассказывала ей об истинной причине. По сути дела, я никому, кроме вас, об этом не рассказывала. А теперь, когда рассказала, даже не понимаю, зачем. — Девушка нервно улыбнулась.

— Имеет ли это отношение ко сну, который вы видели сегодня ночью? — мягко поинтересовался доктор Баллард.

— О да! Мне снилось, что я иду по старому кладбищу, там росли кривые серые деревья, и небо над головой было серым, низко нависшим, угрожающим, и все там казалось странным и страшным. Но я почему-то чувствовала себя очень счастливой. Затем я ощутила слабое движение под ногами, посмотрела вниз на могилу, мимо которой проходила, и увидела, как в нее сыплется земля. Сначала это была небольшая коническая ямка, темная песчаная почва осыпалась по краям и проваливалась в маленькую черную дыру на дне. Я знала, что нужно быстрее бежать отсюда, но не могла сдвинуться с места. Яма все увеличивалась, земля сыпалась в нее кусками, а я будто приросла к месту. Я взглянула на могильный камень, там было написано: "Элизабет Сойер, 1926–1948". Из дыры показалась кисть, затем и вся рука, хотя на костях у нее оставались только клочки потемневшей плоти, она с судорожной, наводящей ужас быстротой стала ощупывать все вокруг. Внезапно земля вздулась и раскрылась, и из отверстия быстро выбралась фигура. Хотя плоть ее позеленела и ссохлась, и вместо глаз была зияющая пустота, я узнала Бет, красивые рыжеватые волосы все еще сохранились. Потом иссохшая рука, коснувшись моей лодыжки, сразу же сомкнулась на ней, а другая рука стала тянуться вверх и вверх. Я закричала и проснулась.