Ян Валентин - Звезда Стриндберга

Странно, после этого о Бубе никто не говорил. Ее халупу быстро продали, и отец Дона никогда не упоминал о комоде или коллекции нацистской символики. Похоже было, что отец именно теперь, когда не стало Бубе, решил полностью избавить семью от прошлого. Он запретил детям читать книги о войне, а если шла военная программа, тут же выключал телевизор.

Тишина, возникшая после ухода Бубе, разрасталась и начала давать метастазы. Вилла в Эншеде погрузилась в молчание, не было слышно ни слова – только звяканье столовых приборов и короткие фразы вроде «Передай, пожалуйста, соль».

У Дона было такое чувство, что он тонет. При первой же возможности он съехал и начал жить своей жизнью.

Конечно, если вспомнить рассказы Бубе, выбор его мог показаться странным, но сразу после гимназии он поступил на медицинский факультет. Может быть, ему просто хотелось заняться чем-то конкретным; он слишком легко погружался в мир мечты и терял всякие связи с реальностью.

Пятилетний курс он прошел за два с половиной года. У Дона была феноменальная память: едва заглянув в книгу, он мог цитировать ее страницами. После интернатуры он попытался получить специализацию по хирургии, но, взяв в руки скальпель, упал в обморок. Далее настала очередь психиатрии, и тут-то он постиг важную истину: существуют препараты, которые утоляют боль от осколков в памяти.

Для начала он попробовал небольшие дозы снотворных и транквилизаторов, но через пару лет перешел на бензодиазепины и морфин. К тридцати годам зависимость стала настолько серьезной, что ему пришлось уволиться из отделения психиатрии Каролинского университетского госпиталя.

То, что в середине девяностых он получил работу в больнице в Карлскруне, было просто чудом. Там настолько нуждались в специалисте, что не стали проверять его прошлое. Именно в этом городе, на площади Гальгамаркен, пасмурным августовским днем, он встретил коричневорубашечников из национал-социалистского фронта.

До этого он читал в местной газете о юнцах, встречающих друг друга нацистским «хайль» и кричащих о «жизненной силе» шведского народа. Но лицом к лицу он увидел их впервые.

Неонацисты раздавали брошюры с невинным снопиком Васы [13]ярко-желтого цвета, но на флагах красовалась свастика. Двойные молнии, железные кресты и германские орлы развевались в небе над провинциальным городком в Блекинге, а с одной из растяжек к нему тянулись щупальца черного солнца. Графический символ, подумаешь… но на него в тот день он произвел впечатление разорвавшейся бомбы.

Он опустился на траву. Сердце разрывала невыносимая боль – детские страхи, оказывается, никуда не делись, они жили с ним все эти годы. Весь его мир рухнул.

Стокгольмский практикант втянул голову в плечи и, глядя в пол, пробежал обходным путем мимо туалета, чтобы не идти через коридор под взглядами репортеров.

Утро было мучительным. Первый камень бросил всем известный зубр из редакции криминальной хроники – тот самый, который на планерках всегда сидел, полуотвернувшись от стола.

– Мне стыдно, – воскликнул он с пафосом, потрясая вымученными практикантом четырьмя колонками для вчерашнего номера.

И тут все как с цепи сорвались. Стыдно стало всем. Жалкая компиляция! Где его собственные предположения? Почему нет журналистской версии? Почему он не нашел хороший источник информации в полиции? Почему он не разработал след неонацистов и поклонников асов? И почему, почему, почему он не взял интервью у Эрика Халла?

Невозможно было?

Ну да, конечно, совершенно невозможно… только не далее как сегодня утром этот ныряльщик как миленький сидел в телестудии. Так что не так уж невозможно, или как?

Практикант изучал свою чашку с кофе и не решался сказать ни слова в свою защиту – боялся, что голос сорвется. А в довершение всего еще и эта тетка из отдела семейной жизни, вечно с сигаретой, с табачным бронхитом… она начала что-то там хрипеть, как это все постыдно и несерьезно – неопытному практиканту поручили отслеживать самое сенсационное событие в стране, вы, конечно, знаете, даже бесплатные газеты в Стокгольме и то дали больше информации…

– А ведь у них даже и репортера своего в Фалуне не было! – закончила она патетически и закашлялась.

Ускользнув как от насмешников, так и от доброжелателей, практикант закрылся в своей комнате и упал в кресло. У него было такое чувство, что его сейчас вырвет.

Он долго дышал носом, потом принялся еще раз читать вчерашнюю статью. Неужели и в самом деле так плохо?

Он же не виноват, что никто не хотел с ним разговаривать!

Хотя… Эрик Халл и в самом деле появился в телестудии, и вечерние газеты ссылаются на «достоверные источники» в полиции, – кто их знает, что это за источники и насколько на них можно полагаться.

Ну что ж, как вышло, так вышло. Тошнота начала понемногу отступать.

Практикант встал и пнул вращающееся кресло ногой. Пошли они все со своими ритуальными убийствами… в конце концов, он и так собирался завязать с журналистикой, пусть сидят здесь и ноют на своих планерках – только без него.

Он пошел к заведующему отдела новостей, чтобы сообщить ему свое решение, – опять в обход, мимо этого чертова коридора, где все вечно толкутся и сплетничают.

В кабинете никого не было. Разбросанные утренние газеты, кипы статей с жирными красными пометками, тихое жужжание компьютеров.

Практикант немного подождал и собрался уже уходить, как вдруг услышал, что кто-то стучит в окно. Он поднял глаза. На балконе стоял заведующий и энергично махал рукой с сигаретой, стараясь привлечь его внимание. Убедившись, что практикант его увидел, он достал листок бумаги и прижал к стеклу – там был записан телефонный номер. После этого он выпустил густой клуб дыма и проартикулировал губами: «Позвони».

Практиканту очень не хотелось возвращаться в свою комнату. Он устало присел на край стола, извлек из вороха бумаг бежевый телефон и набрал номер. Мужской голос ответил почти мгновенно. Как только практикант представился, интонация сразу стала сварливой.

– Значит, это вы написали статью в сегодняшнем номере? Ну ладно, от вечерней прессы можно ждать чего угодно, но чтобы наша собственная солидная газета клюнула на дешевые сенсации! Убийство, нацизм, язычники… откуда вы взяли этот бред? Просто оскорбительно…

Практикант промямлил что-то насчет того, что ему очень жаль, что его статья показалась читателю погоней за сенсацией, но все эти надписи… Нифльхеймр, Настранд… и в первую очередь – убитый парень…

– Ну вот что, друг мой, – сказал голос ехидно. – Я знаю человека, который видел этого, как вы его назвали, парня.

Практикант прижал трубку плечом, подвинул к себе заляпанный кофе блокнот и начал лихорадочно пробовать валявшиеся повсюду шариковые ручки.