Ян Валентин - Звезда Стриндберга

– Мне трудно представить, чтобы прокурор в Фалуне был осведомлен о цели этой поездки.

– Могу вас уверить, мы действуем в рамках закона.

– Если это касается гибели Эрика Халла…

– Не только, – перебил ее Эберляйн, – не только его гибели. Меня интересует, что именно он нашел в шахте.

Во взгляде немца было что-то гипнотическое. Дон с трудом отвел глаза.

– Говорил ли он что-либо о каких-то предметах… или документах, найденных им в шахте? Кроме исчезнувшего креста?

– Эрик… – начала было Эва Странд, но ее опередила раздраженная реплика Дона:

– И что вам за радость… что вам за польза от этого?

Голос ему плохо подчинялся, и от этого он раздражался еще больше.

– Это очень длинная история, Дон Тительман…

Послышался кашель. Эберляйн покосился на человека-жабу. Тот сидел на высокой табуретке, опершись спиной на книжные полки.

– Слишком длинная…

Эберляйн словно ожидал ответной реплики, но Дон угрюмо молчал.

– Дело в том, что у нас есть веские причины полагать, что найденный Эриком Халлом крест принадлежит нам. Можно сказать так: все найденное в этой шахте, все без исключения… своего рода ключ к исторической тайне. Тайне, которую наш Фонд уже много лет пытается разгадать. Но вышло так, что Эрик Халл оставил нас, и вы, похоже, единственный, кто может нам помочь.

– Мне очень трудно понять, чем я могу быть вам полезен…

Раздраженное шипение человека-жабы за спиной.

– Я видел Эрика Халла всего один раз, – продолжил Дон хрипло. – И единственный предмет, про который мне что-то известно – это крест. Остальное я знаю только из газет.

– Жаль, что наша беседа начинается так… непродуктивно, – сказал Эберляйн.

– Вот как? Почему?

– Да… насколько я понимаю, вы говорите неправду…

Дон устроился поудобней на стуле и поправил пиджак.

– Начнем с начала. Если я не ошибаюсь, вы вели с Эриком долгие телефонные разговоры всю неделю до убийства. И, как мы слышали, в его компьютере есть записи о найденных им в шахте документах. Он же говорил вам об этом?

– Я не понимаю, о чем идет речь.

– Мы также знаем, что Эрик говорил о каком-то «сюрпризе», найденном им в шахте, – помимо креста. Что он имел в виду – документ или еще какой-то предмет, нам не известно.

– Другой предмет? Помимо креста? – голос адвоката.

– Мы приехали сюда только ради того, чтобы навести ясность в этом вопросе.

Дон оглянулся на человека-жабу. Тот сидел молча, уставившись в потолок.

– Говорил ли Эрик что-нибудь о предмете в форме звезды… или о заполярной области на север от Свальбарда [32]?

Дон покачал головой – у него было чувство, что его головой качает кто-то посторонний.

– И никаких документов?

– Я же сказал…

– О чем же вы говорили?

– Он звонил, как правило, поздно вечером… – Дон опять поерзал на стуле. – В основном просил приехать и посмотреть на крест.

– Пожалуйста, подумайте хорошенько, – сказал Эберляйн. – То, что не представляет никакого интереса для вас, для нас может оказаться решающим. Мельчайшая деталь…

Дон наконец придумал способ избавиться от пристального, гипнотизирующего взгляда немца – он стал внимательно рассматривать его шевелящиеся губы. Ярко-розовый рот на серой физиономии смотрелся странно.

– Я же уже сказал, – повторил он. – Он не говорил ни о чем, кроме креста.

Эберляйн щелкнул пальцами. Человек-жаба неуклюже слез с табуретки и враскачку подошел к столу. В руке у него была бумага, исписанная поблекшими синими чернилами.

– Вам это ни о чем не напоминает?

Это был тот же самый почерк, что и на открытке под подкладкой пиджака.

– Ни о чем, – сказал Дон и преувеличенно непринужденно пожал плечами.

Тут вмешалась Эва Странд:

– Я, как адвокат, должна знать, что здесь происходит. Совершенно ясно, что моему клиенту ничего не известно по интересующему вас вопросу, к тому же этот разговор ему неинтересен. Вы называете это беседой… у нас в стране это называется допросом. Пожалуйста, проследите, чтобы те, кто нас сюда доставил, я имею в виду, полиция безопасности, немедленно отвезли нас в Фалун. – Она резко встала и отодвинула стул. – К тому же, Эберляйн, документы, которые вы предъявляете моему клиенту, скорее всего, имеют непосредственное отношение к следствию и находятся под грифом секретности. Не понимаю, каким образом шведская полиция позволяет посторонним лицам получать доступ к такого рода информации.

Дон кивнул, стараясь, чтобы кивок получился энергичным, и тоже встал. Эберляйн неподвижно сидел за столом, слегка наклонив голову. Что-то обдумывал.

После длинной паузы он обратился к Дону.

– Ваш адвокат права, – сказал он.

– Вот как?

– Да, она права. Во всем, кроме одного, – это и в самом деле не допрос.

Обращенная внутрь улыбка, неестественно розовые губы. Неожиданно Эберляйн встал, пружинистым шагом обогнул стол и положил Дону руку на плечо.

– Это не допрос, – повторил он. – И вполне понятно, что вы не заинтересованы делиться какой-либо информацией, у вас непростое положение. Но поскольку вы, как нам кажется, последнее звено…

Глядя в сторону, немец теребил рукав вельветового пиджака Дона. Должно быть, взвешивал дальнейшую тактику.

– Но поскольку, – решился он наконец, – поскольку вы – последнее звено к Эрику Халлу и его находкам, давайте подойдем к делу по-иному. Может быть, это прибавит нам взаимного доверия. Я расскажу вам всю историю, а вы поможете мне ее закончить.

– И как вы это себе представляете?

– Время покажет.

Эберляйн похлопал Дона по руке и сказал, внезапно понизив голос:

– Думаю, что вы, как ученый, очень скоро будете так же заинтересованы узнать ответ на эту загадку, как и я.

Эберляйн пригласил Дона и Эву сесть. Он отошел к полкам, где по-прежнему восседал человек-жаба, наклонился и что-то прошептал. Тот, поворчав, неохотно поднялся и исчез.

– Чуть-чуть терпения, – Эберляйн улыбнулся Дону, – я уверен, вы будете вознаграждены за все неприятности.

Она была еще совсем подростком, когда стало ясно, что ее необычные способности не только не развиваются, а скорее угасают. С тех пор Елена научилась никогда ничего не требовать. Тем не менее в день восемнадцатилетия один из мелких чиновников Фонда вручил ей ключи от квартиры в нескольких кварталах от банка.

Булыжную площадь с замурованным колодцем в центре окружали высокие дома с затейливым бревенчатым каркасом и лестничными фасадами крыш. Фахверк, традиционный южнонемецкий стиль… В одном из таких домов Елена впервые в жизни получила возможность побыть наедине с собой.

Поначалу она восприняла этот жест со стороны Фатера как намек, что теперь она свободна и может начать другую жизнь. Но все оставалось по-старому. Всего пятнадцать минут ходьбы – и она в директорском кабинете. И работа продолжалась, как всегда, в величественной тени северной башни крепости.