Константин Образцов - Культ

Он кивал своей фотографии, похожей во тьме на черный прямоугольный провал в пустоту, соглашался, опасаясь противоречить, но понимал при этом, что ничего подобного не сделает. Не будет внезапного нападения, удавки, наволочки, короткой отчаянной схватки, не будет заброшенного цеха или ангара и тошнотворного звука, с которым стальной молоток переламывает пальцы на ногах.

Потому что он скорее сам себе перебил бы все кости и пробил молотком череп, закончив работу безвестных мордоворотов, чем причинил вред Карине. Наверное, все дело было в этих консервных банках, аккуратно составленных в шкафчик. Или в закладке на середине книжки, которую они так и не дочитали. Объяснить себе свою слабость он был не в силах, как и найти выход из ситуации.

Дни проплывали, как забытье.

К вечеру среды буря снова усилилась. Снег обрушился шквалом, мигом занес дороги и тропы, облепил провода, деревья и стены, и в белесой тьме не видно было ни зги: город пропал, провалившись в иную реальность. Вихри кружились на перекрестках, извиваясь и вскидываясь, как демоны в торжествующем танце. В семь часов вечера улицы опустели, отдавшись во власть урагана и до срока наставшей ночи, словно яростная непогода сдвинула временную ось мироздания.

Свет погас. На лестнице распахнулись одна за одной неплотно прикрытые оконные рамы, и ветер ворвался внутрь, разбивая вдребезги стекла и вдувая в сумрак подъезда белые тучи. Аркадий Леонидович задремал, поначалу прислушиваясь к дребезжащему грому, к зловещему торжествующему вою в колодце парадной, а вскоре забылся тонким тревожным сном.

Проснулся он оттого, что в квартире кто-то был. Из двери кухни в коридор падал неровный прямоугольник света. Негромко бубнили голоса. Аркадий Леонидович поднялся с дивана и вышел из комнаты. Страха не было; может быть, потому, что он догадывался, что за гости наведались к нему в этот час.

Они пришли вместе, все шестеро, те, которых он видел. Втиснулись в тесную кухню и ждали, переговариваясь и посмеиваясь, как ожидают друзья задержавшегося где-то товарища, чтобы начать веселье. Несло разрытой землей, гнилью и мертвой горелой плотью.

– Посмотрите-ка, кто явился! – раздался насмешливый голос со старческой хрипотцой. – А я уж хотела сама тебя разбудить! Ну, здравствуй, что ли, мил-человек!

Он остановился на пороге, прислонился плечом к косяку и обвел взглядом кухню. Старая карга Стефания сидела на табурете и ухмылялась, растянув широкий безгубый рот с осколками желтых зубов. Бесформенное обгоревшее тело было покрыто коричнево-красной коркой, из трещин в которой сочился желтеющий жир и проступало алое мясо. Руки и пальцы старухи скрючились, как поджатые когтистые лапы. На второй табуретке у окошка сидела портниха Оксана; побагровевшая, раздувшаяся, будто шар, голова печально покачивалась над обугленным торсом; некогда пышные груди свисали ошметками черной кожи. Рядом с ней стояла высокая стройная женщина, затянутая в мотоциклетный комбинезон; на голове у нее был надет шлем с вдребезги разбитым стеклом, за которым зиял кроваво-черный провал. На краешке подоконника пристроилась Терция, с головы и до пят вся в промокших красным и желтым бинтах, только клок рыжих и жестких, как проволока, волос торчал из дырки в повязке да поблескивали через прорезь в марле холодные, злые глаза. На плите восседала белобрысая Белладонна, сохранившаяся лучше всех: ни ран, ни ожогов, только рот залеплен перемазанным в блевотине скотчем и глаза закатились под лоб, так что только белки таращились бельмами. На краю стола рядом со своей патронессой сидела Лолита: в белой блузке, перепачканной землей и лесным сором, узких брюках и сапогах на высоких шпильках; черные волосы торчали дыбом, сбившись в колтун; она повернула голову к двери и лукаво мигнула единственным оставшимся глазом. Аркадий Леонидович нахмурился.

– Ну и ну, – сказал он. – Чему обязан визитом?

– Ха! Вы только послушайте! – воскликнула Стефания. – Он еще спрашивает!

Она нагнулась вперед, оскалилась и объяснила:

– Неправильно ты живешь, Аркаша. Начатое до конца не довел, дело свое забросил, вот мы и решили тебе, так сказать, напомнить. Освежить, значит, память.

– Сестра наша Лисса, – невнятно прогудела сквозь бинты Терция. – Ей следует быть с нами.

– Карина, – пояснила Лолита. – Ты так ее называешь.

– Сестренки на тебя обижаются, – продолжала Стефания. – Говорят, где справедливость? Она тут живет себе, радуется. А мы-то чем хуже? Да, девки?

– Вот именно!

– Полюбуйся, что ты с нами сделал!

– Мне все кости переломал!

Голоса перебивали друг друга. Женщина в комбинезоне качнула головой в знак согласия. Безгласая Белладонна так старательно закивала, что из-под широкого скотча потекли зеленоватые зловонные струйки.

– Ты же такой принципиальный, – заговорила Оксана. – Помнишь, как я тебя просила не убивать меня? Ты сказал, что оставишь в живых, если признаюсь, а вместо этого удавил. А у меня остался ребенок. Девочка.

– Я, конечно, не в курсе, может, Лисса тебе как женщина нравится, – предположила Лолита, – но неужели больше, чем я?

И высунула распухший язык, вновь подмигнув одним глазом.

– Лисса точно такая, как мы, – сказала Терция. – Ничуть не лучше. Она два года была с нами. Двадцать четыре есбата, не считая праздничных ассамблей. Если взять всю кровь, которой она причащалась со всеми, и весь вытопленный жир, которым она мазалась, как и все, то хватит, чтобы собрать живого младенца. И все это только ради того, чтобы мстить.

– Ага, а я всего четыре месяца в ковене пробыла, и то из-за тебя, дурака! – обиженно надула Лолита синие губы. – А ты меня задушил и избил! Или наоборот, я что-то забыла, в каком точно порядке…

– Мне раздробил пальцы! А я только хотела с долгами рассчитаться!

– Меня ножом резал!

– Ой, девки, хватит. – Стефания сморщилась, и горелая кожа, как черная сажа, посыпалась пылью со лба. – Вы еще легко отделались, меня он заживо сжег, так что не галдите. Не для того мы отгул взяли, чтобы тут жаловаться. Ты чего молчишь-то, Аркаша? Некрасиво как-то: к тебе гости пришли, а ты в молчанку играешь. Ты же мужик разговорчивый: как там, «моего слуха коснулось», да? Ну вот касаюсь я твоего слуха: Карину убей. Мы тебе и помощников нашли уже, вместе оно веселей будет. У каждого, Аркаша, в жизни свое дело. У нас вот свое было, за что и страдаем. А у тебя другое.

– Убей ведьму! – прошипела сквозь бинты Терция.

– Убей ее! – умоляюще проныла Оксана.

– Убей! Убей! – взвизгнула Лолита.

Визг и вопли смешались со стуком и топотом: Белладонна и молчаливая мотоциклистка присоединились к общему гомону, колотя руками по железной плите и стуча каблуками в пол.