Владислав Женевский - Запах (сборник)
- Название:Запах (сборник)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент АСТ
- Год:2016
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-097774-1
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владислав Женевский - Запах (сборник) краткое содержание
Это великолепная эрудиция автора, крупнейшего знатока подобного рода искусства – не только писателя, но и переводчика, критика, библиографа.
Это потрясающая атмосфера и незамутненное, чистой воды визионерство.
Это прекрасный, богатый литературный язык, которым описаны порой совершенно жуткие, вызывающие сладостную дрожь образы и явления.
«ЗАПАХ» Владислава Женевского – это современная классика жанров weird и horror, которую будет полезно и приятно читать и перечитывать не только поклонникам ужасов и мистики, но и вообще ценителям хорошей литературы.
Издательство АСТ, редакция «Астрель-СПб», серия «Самая страшная книга» счастливы и горды представить вниманию взыскательной публики первую авторскую книгу в серии ССК.
Книгу автора, который ушел от нас слишком рано – чтобы навеки остаться бессмертным в своем творчестве, рядом с такими мэтрами, как Уильям Блейк, Эдгар Аллан По, Говард Филлипс Лавкрафт, Эдогава Рампо, Ганс Гейнц Эверс и Леонид Андреев.
Запах (сборник) - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Я взял топор и приготовился ждать.
Бросив последний взгляд за стены, я отхожу от окна. Вой нарастает.
Он возвращается снова и снова, и с каждым разом мои удары слабеют. Может быть, я умираю.
Но конца забаве не будет, ведь мы – я и ветер – стоим на дальних рубежах.
2005
Жар
– Мама?!..
Она сидит на кухонном полу. Затылок обращен к вьюге и мраку, плечи уперлись в подоконник, ноги поджаты. Окно распахнуто настежь. Ветер, поскуливая, задувает в комнату рои колючих снежинок. Но отопление работает исправно, и почти все они тают – кроме тех, что проникают ей за ворот свитера или запутываются в волосах. Ее сын мучительно умирает, и она должна страдать, как он… больше него.
Она плохая мать.
Эта мысль закралась в ее душу неделю назад – в коридорчике на втором этаже, где стены отделаны деревом. Она стояла тогда у застекленной двери, той самой, за которой сейчас бредит ее мальчик… если только это не общий их бред. Сквозь узорчатый хаос, вытравленный в стекле за большие деньги, виднелся детский силуэт. Его движения были по-взрослому яростны, он метался хищной тенью, на что-то обрушивался и что-то кромсал.
Открыв дверь, она нашла его таким же, как всегда: милым, неуклюжим пятилетним малышом. Игрушки были раскиданы по полу. У покемонов с роботами вышло побоище, только и всего. Но страха она себе не простила. Она плохая…
– Мама!..
Муж сумел выстроить дом в лесу, вдали от города – зимнюю дачу, большую и удобную. Он провел в этот дом электричество, воду, газ и телефон. Он даже ухитрился выкроить неделю отпуска, чтобы отдохнуть с семьей – посидеть вместе за новогодним столом, сходить с сыном на лыжах раз или два. Не смог он одного: быть рядом, когда мальчик заболел. Когда телефон замолчал, оставив их наедине с пургой. Когда в библиотеке не нашлось ни одного медицинского справочника. Когда стало плевать на его авралы и на его деньги…
…Во всем доме погашен свет. Она примет свое наказание и в темноте. А ее сыну, погибающему в пылающей багряной бездне, уже не до этого мира.
Наверное, он все-таки поел снега. Она запретила, вот и поел. Ему и тогда было жарко. В субботу, играя перед домом в салки, они разгорячились. Достаточно было отвернуться, всего минуту глядеть куда-нибудь в сторону. И он отправил себе в рот горсточку студеного пороха.
На следующее утро порох воспламенился. Сначала мальчик сухо кашлял, словно в его тельце взрывались крошечные пистоны: кха! кха! кха! Потом он задышал тяжело и редко, стал бормотать что-то про боль в груди. Заалели щеки, лоб, уши… Вскоре он пылал весь.
Перепуганная, она уложила его в постель, поставила под мышку градусник. В медицине она не смыслила ничего – и лишь беспомощно наблюдала, как столбик ртути ползет вверх: тридцать девять, сорок, сорок один…
– Мама!
Она провела сутки у его кровати. Временами он затихал, и лицо в оранжевом свете лампы походило на кукольное. В этом крохотном манекене все же было что-то от ребенка, которому она дала жизнь. Гораздо больше мать страшило другое – то чуждое существо, что показывалось, когда открывались глаза с покрасневшими белками. Существо чуть ворочалось под одеялом, тупо глядело – и не воспринимало ничего вокруг себя. Глухим незнакомым голосом оно лепетало об огне, о жгучих углях, о людях с красными руками. Мать смачивала эти потрескавшиеся губы водой, и ей чудилось, будто капли падают на раскаленный противень и с легким шипением исчезают.
Час назад она решилась на безумие: укутать его потеплей, пешком донести до ближайшего поселка, а там… там ей помогут, должны помочь.
Она собирала одежду, когда почувствовала спиной его взгляд – и резко обернулась. Мальчик смотрел осмысленно – в первый раз за эти сутки. Она села у изголовья кровати. Его глаза поблескивали в полумраке, и это тоже было хорошим знаком.
– Где твои руки, мама?… Дай мне руку, – попросил он хрипло.
И мать опустила влажную ладонь в ладошку сына…
…На пол все-таки намело холмик снега, и она безотчетно водит по нему кистью правой руки. Так обожженное место тревожит меньше, и легче не думать, откуда этот ожог.
На втором этаже, у нее над головой, заскрипели половицы. Как будто ступает муж… но его здесь нет, а ее сын скоро умрет, иссохнет, сгорит. И она ничего с этим не поделает – она ведь плохая мать…
Да, кто-то ходит наверху. Слышно, как разбилась ваза – та, что на столике в коридоре, возле лестницы. Потрескивают ступени… может, это и вправду муж?… Еще что-то упало, теперь ближе. Какая разница? Так хочется забыться…
Веки матери опускаются, медленно отворяется дверь.
– Мама…
Ее босые ступни лижет пламя.
2006
«Я прокрался в твою душу…»
Я прокрался в твою душу
и свернулся там клубочком,
в самом темном
и укромном
и забытом уголке,
только если свет потушен,
только самой верной ночью
я тихонько выбираюсь
и сползаю по щеке —
непонятной,
одинокой
и застенчивой слезою,
чтобы снова
сделать горько
твоим розовым губам,
чтоб в груди,
чтоб где-то сбоку
что-то теплое, живое
пробудилось и узнало,
что я там, я где-то там —
где всегда висели шторы,
и всегда пылились кресла,
и паук заткал узором
каждый гвоздь на потолке,—
что я там, но выйду скоро,
а пока мне здесь и место,
в самом темном
и укромном
и забытом уголке.
Атеист
Вот наконец он, крылья распустив
Подобно корабельным парусам,
От почвы оттолкнулся и взлетел
С клубами чадными, и много лиг
Преодолел отважно, оседлав
Летучий дым; но вскорости клубы
Развеялись под ним и седока.
Оставили в бескрайной пустоте.
В библиотеке бесшумно отворилась дверь.
В образовавшейся щели заблестел черный камешек: чей-то глаз озирал комнату. Ярко пылали дрова в камине, дремотно стелились по полу багряные ковры, но глаз оставался холоден. Окаймленный задорными рыжими шерстинками, сам он был лишен цвета и эмоций. Казалось, сквозь щель таращится на игру теней лакированная пустота.
Мальчик беззвучно проник в библиотеку. Он был худ. Болезненная бледность только подчеркивала черноту его глаз, из которых один – тот, что оставался невидим, пока другой изучал и разведывал, – был неправильной фасолевидной формы. Так и все лицо его, будто смятое чьей-то безжалостной пятерней, казалось карикатурой на человеческое. Гримаса гнева или страдания гляделась бы естественно на этом лице, но бесстрастие не покидало его. Уродцу могло быть и десять лет, и пятнадцать.
Комната представляла собой огромный цилиндр. По всей окружности его уходили верхушками куда-то во тьму книжные шкафы. Света камина хватало лишь на небольшое пространство – прямые полки, позолоченные корешки, пышные канделябры. И в центре – массивный стол красного дерева, за которым согнулась исполинская фигура, – бесцветная, недвижимая, похожая на статую. Но нет – то и дело раздавался скрип пера, и по ее очертаниям пробегал трепет.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: