Владислав Женевский - Запах (сборник)

В-третьих, не стоит делать пастораль из сытого Запада – не так уж он и сыт (ну, разве что, жирок распределен по-другому). Подмечено, к примеру, что чуть ли не все видные авторы британского хоррора (Клайв Баркер, Рэмси Кэмпбелл, Брайан Ламли, Адам Нэвилл) – выходцы из рабочих кварталов. Предлагаю вам самим домыслить, какие пасторали ожидают случайных прохожих в трущобах Ливерпуля и Манчестера. То же справедливо и для американцев, у которых пропасть между явью и мечтой расползается с каждым годом.

В-четвертых, ужасы у нас все-таки в почете. Только называем мы их по-другому.

И в-пятых, такими речами отмахиваются не только от хоррора, но и от любой литературы, выхватывающей читателя из зоны комфорта.

Примечательно, что это осознал и Быков – и вот что ответил несколько недель назад Михаилу Успенскому, заявившему, что «такой литературы у нас нет»: « Надо учиться, понимаете? Вообще, мне горько это говорить, но русской литературе надо заново учиться держать читательское внимание. Братья Стругацкие в 1972 году как-то сумели написать „Пикник на обочине“, который глотается… Вот это очень страшная книга, да? Значит, надо учиться писать как Стругацкие. Монтировать эпизоды, убирать описания, делать точный диалог, придумывать страшное. Мы потеряем наших детей и читателей ».

Теперь о проблемах. Вот лицо первой из них. (Здесь читатель должен представить себе лицо Стивена Кинга.)

Писатели тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо, в том числе и упомянутый нами миф. Начитавшись Кинга, человек пытается спроецировать его приемы на Россию – и получается, конечно же, ерунда. Из этого тупика ведут два пути, и обычно выбирают тот, что полегче: писать о том, чего не знаешь. Так рождаются романы о канзасских пареньках с рязанскими сердцами. Еще проще подражать Лавкрафту – уж его-то подопечных никак не представить на русской земле! (Хотя он-то как раз и учил: от корней не уйдешь…) Впрочем, и тут все зависит от меры таланта, доказательством чему – « Гулы » Сергея Кириенко, покоряющие итальянским колоритом, или симпатичная старомодная « Пустошь » Андрея Теплякова. Так что дорожка эта не безнадежна – а о другом, более благодарном пути мы еще поговорим.

Проблема номер два. И вот ее лицо. (Еще один портрет Кинга.)

Кажется, мы нашли злого гения российской литературы! И в самом деле, эта проблема родственна первой: стоит молодому писателю сунуться на территорию хоррора (или даже сделать соответствующий вид), его тотчас же объявляют «русским Стивеном Кингом». В итоге читатели разочарованы, тиражи не распроданы, автор ходит с клеймом на лбу. Справедливости ради, это не только наша беда – кингов то и дело находят в Японии, Китае, Франции, Италии… Как и в случае с йети, информация эта не подтверждается.

Третья проблема… нет, не угадали. Ее лицо выглядит так. (Портрет Толстого с топором.)

Хайнлайн писал: « Трудно обмануть кошатника, если сам не любишь кошек. Есть кошатники и есть все прочие, коих большинство. И если они начинают притворяться, это сразу становится заметно, потому что они просто не понимают, как обращаться с кошками, – а кошачий протокол будет построже дипломатического ».

То же и с хоррором. Как мы уже говорили, его границы чрезвычайно широки. Это радушный и щедрый хозяин, никому не отказывающий в приеме. Но невозможно выдать за хоррор фантастический боевик, или бандитскую чернуху, или страшилку о колдуне. Посвященный сразу почувствует подвох – и книгу ждет забвение, потому что промахиваться с целевой аудиторией опасно. Мне кажется, именно на этом и погорели многие серии и проекты, формально представлявшие «российские ужасы»: как ни наглаживай собаку по шерстке, все равно не замурлыкает (если только вы не в сказке Чуковского)…

Итак, облик хоррора неуловим и расплывчат, но сердцевина у него из стали – а эта видимая зыбкость многих сбивает с толку. Но у медали есть и обратная, приятная, сторона. Поклонники ужасов чуют «своего» за версту, даже если знаки отличия скрыты под тремя телогрейками. Взять, к примеру, Александра Щеголева. Александр предпочитает работать без ярлыков, всем направлениям и жанрам предпочитая попросту «литературу». И все же ярче всего его талант проявился на поле ужасов и триллера. Вот как объясняет это он сам: « Человека удобнее всего изучать в ситуации острейшего конфликта, на пике драматизма. Оттого и получаются у меня чаще всего триллеры, какую бы этикетку потом ни вешали издатели и читатели. Триллер – и есть моя настоящая территория. Это литература предела, это увлекательность, достоверность и стиль ». Кстати говоря, под этими словами могли бы подписаться многие и многие корифеи жанра. Цеховой кодекс, если угодно.

Щеголев разрабатывает одну из самых сложных и неблагодарных ветвей жанра – хоррор как метод социальной сатиры. У истоков ее стоял еще Джонатан Свифт, предлагавший соотечественникам решать продовольственную проблему за счет бедняцких младенцев. У Александра Геннадьевича еще страшнее – те, кто читал прекрасный роман с чудовищным (издательским) названием « Как закалялась жесть », никогда не забудут, кто и как в нем пускал людей на мясо, – а главное, для чего . Книга работает на нескольких уровнях: шокирует, информирует и прекрасно вправляет мозги. Кое-кому, впрочем, может и сдвинуть набекрень.

Еще перу Щеголева принадлежит « Жесть », новеллизация одноименного фильма – и пример того, как из скверно сляпанного сценария можно сделать крепкую, увлекательную и тревожную историю. Сюда же добавим « Искусство кончать молча » – да-да, у этого человека есть склонность к провокациям (еще одно тому доказательство – рассказ « Хозяин », хулиганский ремейк гоголевского «Носа»). Для нас предмет особой гордости, что впервые эта повесть была опубликована именно в «DARKER».

От Щеголева, созвучия ради, двинемся к Василию Щепетневу, замечательному писателю из Воронежа. Публикуется он редко, широкой публике не знаком – и ей же, публике, хуже. Главное его достижение – цикл рассказов « Черная Земля », формально объединенных в роман. Пожалуй, это один из лучших образцов отечественного хоррора – звучный, полифоничный, умный и неподдельно страшный. Действие рассказов происходит где-то в сельском Черноземье и охватывает весь XX век, от эпохи комсомольцев-двадцатипятитысячников до лихих девяностых. Каждая из этих историй – вскрывшийся нарыв зла, которое может иметь самую разную природу: биологическая угроза, игрища военных… Но прежде всего, конечно, классическая нечисть; в первом рассказе Щепетнев даже переигрывает «Вия», только вот от гоголевской иронии нет и следа: времена изменились, и сказка стала былью – да вот не та сказка, что о кисельных берегах. Как остроумно выразился Шамиль Идиатуллин, большевики в романе «сняли крышку с не ими обустроенного адского инкубатора», и Черная Земля исправно генерирует мрак, который не разогнать серыми красками советской действительности.