Array Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)

Это сильно усложняло ситуацию, потому что она обнаруживала Стариков лучше, чем кто бы то ни было. Она могла слышать звуки так же остро, как Куинни, возможно, она видела даже лучше нее, потому что собака хуже различала цвета. Что касается запахов, то тут Куинни выигрывала – она была особенно восприимчива к запаху Старцев, и если он становился слишком сильным, она выходила из-под контроля, начиная визжать, выть и кусаться. В таком состоянии ужаса она могла даже цапнуть Верна.

– Давай нарисуем, как сломана грязь, – предложил Верн. – Покажи мне, как. – Он взял в правую руку изогнутую палку, лежащую на песке. Она была двух футов в длину. Верн сделал ее из ветки молодого клена, которую отрезал и заострил.

Прежде чем Эхо дотронулась до брата, прошло какое-то время, но наконец она положила свою маленькую фарфоровую ручку на его запястье и начала легонько, но уверенно вести его. Отметки, которые она заставляла делать Верна, были непонятными, но он научился ждать, пока она закончит. Первая отметка появилась рядом с ее коленом, вторая – так далеко от него, что ему пришлось наклониться, чтобы сделать ее, а затем еще третья – слева, почти за пределами круга… Сам Верн не мог так рисовать и всегда удивлялся, когда точки соединялись вместе, создавая картинку.

На этот раз должно было получиться изображение Сломанной Грязи, что бы это ни значило, но когда Эхо убрала свою руку с запястья Верна и уткнулась в мамино плечо, он решил, что она, по-видимому, не доделала картину и отступилась. Он и раньше боялся, что Эхо делает только произвольные наброски. Она никогда не закрывала глаза, чтобы сосредоточиться. Как будто она уже видела изображение на песке и просто обводила его контуры. Верн наклонился ближе и стал его изучать.

Это было не животное, не человек и не один из Стариков. Эхо не смогла бы нарисовать последнего, не закричав и не уйдя в себя на долгое время. Это была не машина, которую бы знал Верн. Линии отстояли слишком далеко друг от друга. Возможно, это было что-то вроде здания или памятника, сооруженного Стариками, или то, что они строили сейчас. Они всегда были чем-то заняты, всегда переделывали окружающий мир, делая его таким, каким ему не следовало быть, таким, от взгляда на который Верна тошнило. Рисунок Эхо не был похож ни на что, что могло бы бороздить небо, напоминая чудовищные летающие машины, которые с неясной целью шелестели в воздухе туда-сюда.

Возможно, это было что-то из ручья. Между двумя наборами прямолинейных отрезков, соединенных вместе, тянулась волнистая линия. Возле отрезков также располагались неровные круги и линии. Верн пригляделся к волнистой линии между отрезками – в двух местах ее разделяли небольшие пробелы.

Эхо наблюдала за тем, как Верн изучает рисунок. Его лицо ничего не выражало. Он указал на один из разделенных участков и спросил:

– Оно колышется? – Эхо зарылась лицом в мамино плечо. Затем снова выглянула, чтобы понаблюдать, как он рассматривает картинку.

Значит, чем бы этот пробел ни был, он точно не колебался, не качался и не развевался на ветру. Эхо завораживали эти неправильные движения – для нее они были существенной частью любого пейзажа.

– Оно слишком яркое?

Эхо возбужденно раскачивалась взад и вперед, но не улыбаясь.

«Слишком яркое» означало бы что-то, что сверкает, блестит или мерцает. Таких вещей было две. Но вряд ли это означало что-то с постоянным свечением, как, например, искусственный свет. Что в природе периодически сверкало или мерцало?

Разумеется, ручей. Или река. Когда они втроем ходили мыться туда теплым летним деньком, внимание Эхо было почти полностью приковано отражением света солнца на небольших волнах. Она замирала, наблюдая за этими чередующимися огнями так внимательно, будто пыталась разгадать некий шифр.

Поэтому если волнистая линия означала ручей, то окружающие означали берега. А неровные круги и другие линии – кусты и траву.

Если не учитывать того, что Эхо не могла оперировать абстрактными символами. Она всегда направляла руку Верна, чтобы он рисовал контуры увиденных ею образов настолько точно, насколько это можно было сделать на песке. Поэтому он мог неправильно понять ее рисунок, и тогда эти разделенные точки представляли собой реалистичное изображение чего-то, чего он не мог узнать.

Или…

Или это был реалистичный эскиз того образа, который был у нее в голове.

Возможно, этот образ пришел к ней точно в таком же виде, как и было нарисовано на песке, – схематичная диаграмма какого-то места. В таком случае он должен был прийти к ней как сообщение, но точно не от Стариков и не от их рабов. Их аура погубила бы Эхо. Она села бы лицом к стене пещеры, сжала колени и зарыдала.

Верн посмотрел на нее, защищенную в маминых руках и наблюдающую за ним. Она не была напугана.

Сообщение пришло от чего-то или кого-то, кого они не знали. От какой-то сущности, которая искала восприимчивый разум и наткнулась на Эхо.

Это был не первый случай, когда Эхо проявляла экстрасенсорные способности. Такое явление считалось довольно распространенным среди аутистов, даже до появления Стариков. Это проявлялось в большей или меньшей степени, в зависимости от личности, и обеспечивало связь между людьми. Какие-то люди или группа людей пытались выйти на контакт только с Эхо или со всей семьей через нее.

Верн снова посмотрел на рисунок. Может, это была карта? А эти разделенные черточки означали определенное место? Но он не мог спросить об этом у Эхо. Слово «место» для нее ничего не значило. Если бы она оказалась в том месте, которое она нарисовала, она вряд ли смогла бы его узнать. Там было бы слишком много деталей, и она бы не увидела никакого сходства с черточками на песке.

Но если предположить, что это телепатическое существо, кем бы оно ни было, действительно передало ей изображение карты, и если предположить, что Верн правильно понял пробелы в волнообразной линии, то откуда отправитель мог знать, что нужно включить в эту схему образ «слишком яркого»? Телепату нужно было бы досконально знать разум Эхо и понимать, каким образом она ощущает вещи и реагирует на них. Но это было бы невозможно сделать без ее ведома, а если бы она почувствовала, что кто-то роется у нее в голове, то ее страх и трепет насторожили бы ее брата и маму.

Впрочем, если телепат понимал, с каким разумом взаимодействует, ему не обязательно нужно было тщательно изучать ее. Если он, она или оно знали, что такое аутизм, и имели опыт общения с такими людьми, то знали бы, как с ними взаимодействовать и как передавать информацию, не причиняя страданий этому человеку. Эхо была возбуждена – она бормотала во сне, реагировала на импульсы, но не страдала. Пока телепат не угрожал… Но его дальнейшие намерения могли и не быть доброжелательными.