М. Кэри - Дары Пандоры

Колдуэлл соглашается.

– Ты хорошая девочка, Мелани, – старается пропеть она в ответ. – Я не думаю, что ты действительно хочешь причинить мне боль.

– Вы привязали меня к столу и хотели разрезать на кусочки, – напоминает ей Мелани. – И вы разрезали Марцию и Лиама. Вы, наверное, разрезали много детей. Я не укусила вас до сих пор лишь потому, что это не понравилось бы мисс Джустин и сержанту Парксу. Но их здесь нет. И, по правде говоря, я не думаю, что сейчас они были бы сильно против.

Колдуэлл склонна верить этому.

– Что ты хочешь от меня? – спрашивает она. По взволнованной Мелани видно – она хочет что-то узнать.

– Правду.

– О чем?

– Обо всем. Обо мне и других детях. Почему мы такие необычные?

– Можно мне снять этот костюм? – прощупывает Колдуэлл.

Мелани кивает в ответ.

– Я должна это делать в шлюзовой камере, – делает она следующий шаг.

– Тогда оставайтесь в нем, – отвечает Мелани.

Колдуэлл зачеркивает идею использования фосгена и опускается на один из лабораторных стульев. И только сев, она понимает, насколько устала. Только сила воли и чертова важность работы держали ее в тонусе последнее время. Сейчас она вот-вот упадет в обморок – она не в состоянии противостоять запугиваниям ребенка-монстра. Ей нужно подкопить силы и выбрать нужное время.

Она ждет, что Мелани будет допрашивать ее, но девочка продолжает читать записи в дневнике: наблюдения Колдуэлл о двух новых образцах мозговой ткани и о спорангиях. Малышка, кажется, особенно очарована записями про спорангии, в которых есть разукрашенные диаграммы Колдуэлл.

– Что такое природный рефлекс? – спрашивает она.

– Это любой внешний фактор, заставляющий инфицированное существо преследовать его источник, – говорит Колдуэлл холодно. Этот тон она использует, чтобы поставить сержанта Паркса на место, но Мелани не обращает на него внимания.

– То есть внешнее воздействие, заставляющее семена выпасть из стручка? – перефразирует она.

– Верно, – неохотно говорит Колдуэлл.

– Как в тропических лесах Амазонки.

– Что, прости?

– В тропических лесах Амазонки есть деревья, которые разбрасывают свои семена только после лесного пожара. Так делают красные деревья и карликовые сосны.

– Неужели? – говорит Колдуэлл таким тоном, как будто разговаривает с пятилетним ребенком. На самом деле она понимает, что это хороший пример.

– Да. – Мелани опять берется за дневник. Она смотрит все страницы по очереди, задерживаясь лишь на немногих. – Мисс Мейлер рассказала мне, еще тогда, на базе.

Она не моргая смотрит на Колдуэлл своими ярко-голубыми глазами.

– Почему я не такая, как все?

– Конкретизируй вопрос, – бормочет Колдуэлл.

– Большинство голодных больше похожи на животных, чем на людей. Они не могут ни думать, ни говорить. А я могу. Почему существует два вида голодных?

– Мозговые структуры, – говорит Колдуэлл.

Она борется сама с собой. С одной стороны, она хочет сохранить тайну, не отдавать больше, чем просит Мелани, заставляя ее нырять за каждой жемчужиной. С другой же, она отчаянно желает разделить с кем-то эту тайну. Желательно с гениями и мудрецами, желательно живыми, но и мертвые подойдут. А перед ней ребенок, который не подпадает ни под гения, ни под мудреца. Но когда мир на грани гибели, приходится брать, что дают.

– Голодные, – говорит она, – в том числе и ты, заражены грибковым вирусом по имени Офиокордицепс.

Она начинает с нуля, потому что не знает, что Мелани поняла из ее записей, а что нет. Поэтому первым делом она рассказывает о семействе «горячих» паразитов – организмов, которые дурачат нервную систему хозяина при помощи поддельных нейротрансмиттеров, постепенно захватывая мозг и полностью подчиняя его своим нуждам.

Вопросы Мелани задает редко, но всегда по теме. Она смышленый ребенок. Даже очень.

– Но почему я другая? – настаивает она. – Что было особенного в детях, которых вы привезли на базу?

– Я иду к этому, – говорит Колдуэлл раздраженно. – Ты никогда не изучала биологию и органическую химию. Сложно описать эти вещи словами, которые ты поймешь.

И Колдуэлл продолжает свою лекцию. Правда, слушает ее не Элизабет Блэкберн, Гюнтер Блобель или Кэрол Грейдер, а десятилетняя девочка. Это унизительно, в некотором смысле. Но только в некотором. Колдуэлл по-прежнему остается тем, кто открыл все эти связи и обнаружил то многое, что было возможно. Тем, кто отправился в джунгли и привез оттуда живой голодный патоген. Офиокордицепс колдуэллия. Так они будут называть его, отныне и во веки веков.

Небо начинает светлеть, а Колдуэлл все рассказывает. Мелани останавливает ее довольно часто, задавая вполне логичные и нужные вопросы. Она является достойной аудиторией, несмотря на отсутствие у нее Нобелевской премии.

Для впервые инфицированных, говорит Колдуэлл, Офиокордицепс не знает пощады. Он выбивает дверь, входит, пожирает и управляет. Пока, наконец, не оказывается, что хозяин превратился в мешок удобрения, который и начинает плодоносить.

– Но мы ошибались в скорости разрушения человеческого мозга. Грибок поражает различные участки мозга с различной скоростью и тяжестью. Первым делом отключаются мысли высшего порядка. Усиливается чувство голода и, соответственно, желание его утолить. Но мы предполагали, что все остальное – в чем грибок не нуждается – попадает под эмбарго.

Когда я увидела ту женщину в Стивенейдже и человека в доме престарелых, я поняла, что мы ошибались. Оба из них были каким-то образом связаны со своей прошлой жизнью. Это было видно по их поведению – женщина шла с коляской по улице, мужчина напевал, глядя на старую фотографию. Такую задачу грибок им точно не давал.

Колдуэлл смотрит на Мелани. Во рту у нее пересохло, хотя пот обильно течет по лицу.

– Можно мне стакан воды? – спрашивает она.

– Когда закончите, – обещает Мелани. – Пока нет.

Колдуэлл смиряется с приговором. На лице Мелани нет ни капли сомнения, за которое можно было бы уцепиться и начать переговоры.

– Ну, – говорит она, немного запинаясь, – это заставило меня задуматься. О тебе и других детях. Возможно, мы пропустили очевидное объяснение, почему вы так отличаетесь от других голодных.

– Продолжайте, – говорит Мелани. Ее голос звучит так же, как раньше, но глаза выдают страх и волнение. Это немного утешает Колдуэлл – в отсутствие физического контроля приходится довольствоваться хоть такой властью над девочкой.

– Я поняла, что вы, возможно, родились уже инфицированными. Ваши родители, скорее всего, уже были заражены перед тем, как зачать вас. Мы думали раньше, что это невозможно – ведь у голодных нет полового влечения. Но когда я увидела, что некоторые человеческие эмоции смогли выжить – материнская любовь, одиночество, – эта теория перестала мне казаться абсурдной.